. С начала 1586 г. все старались изъявить ей почтение, посетить ее и принять у себя, и вокруг нее возникали лигерские сети.
Деятельность Маргариты в Карла трудно воссоздать в деталях. Документов, имеющих отношение к этому периоду, немного, а те редкие свидетельства, которые сохранились, написаны либо людьми, находившимися очень далеко, например послами при французском дворе, либо врагами, такими, как памфлетист — автор «Сатирического развода». Поэтому мы обречены в основном на догадки. Прежде всего, это относится к сфере чувств королевы. Стала ли она любовницей д'Обиака в первые недели поселения в Кантале или еще в Ажене? Правду сказать, об этом романе, как и о самом этом дворянине, мы почти ничего не знаем. Жан де Лар де Галар, сеньор д'Обиак, был родственником нескольких семейств старинной оверньской знати и добровольно приехал вместе с Линьераком и другими католическими сеньорами в Ажен, чтобы вступить в войска королевы и служить ей — к ее свите ранее он не принадлежал. Зато его сестра, м-ль де Бирак, с 1584 г. входила в состав дома королевы. Его внешность (люди, несомненно, никогда его не видевшие) описывают по-разному: автор «Сатирического развода» живописует его как «тщедушного рыжего дворянчика, более крапчатого, чем форель», — но в этом памфлете все любовники, приписываемые королеве, выглядят карикатурно. Тосканский посол пишет, что он был очень красив[419]… Стихи, в которых Маргарита через год оплачет его смерть, почти не добавляют о нем сведений, но все-таки позволяют предположить, что она любила его менее рассудочной, более простой, более плотской любовью, чем Шанваллона, храня верность теории неоплатонической любви, как мы увидим. Правда, ситуация была совсем иной. Со своим «прекрасным сердцем» Маргарита испытала неистовство утонченной страсти, и она жила в мирных условиях, но на нее были наложены социальные ограничения; с д'Обиаком она познает трудности, горести, тревоги, но в условиях почти полного отсутствия ограничений, кроме тех, которые возникают сами по себе. В тот период лишений и зависимости Маргарите были нужны люди, по-настоящему преданные лично ей, и д'Обиак, видимо, обещал стать таким.
В конце марта она слегла, тяжело заболев. Судя по ее счетам, было приглашено несколько местных врачей, в том числе некий Делоне, остававшийся при ней сорок дней[420]. В Париже ее уже сочли мертвой. «Невозможно помешать людям судачить, — отмечает савойский посланник Люсенж, — и говорить, что, если бы королева Наваррская умерла, […] это бы способствовало миру»[421]. Каждый строил химерические планы, женя короля Наваррского кто на дочери испанского короля, кто на принцессе Лотарингской… Пережила ли Маргарита тяжелую болезнь или это была ложная беременность, вызвавшая осложнения? Она «так влюбилась [в д'Обиака], что ее чрево, обрадовавшись этой встрече, округлилось»[422], — утверждает «Сатирический развод», но, разумеется, к этому заявлению надо относиться крайне осторожно. Ведь продолжение памфлета не позволяет принять его всерьез: там говорится, что она родила глухонемого мальчика, от которого немедля отказалась. Кроме того, что вообще вся история явно преувеличена, королева не могла родить в марте живого ребенка — двести пятьдесят километров в седле во время бегства в Карла неминуемо сказались бы через шесть месяцев. Тем не менее эти коварные строчки в памфлете можно сопоставить с тем фактом, что в июне о связи узнал французский двор[423], равно как с чрезвычайно суровым отношением Короны к д'Обиаку в дальнейшем.
Однако Маргарита выздоровела. Теперь ей прежде всего следовало решить финансовые проблемы, которые у нее были огромными. Филипп II позволил Дюра — или Гизу — себя убедить и сделал некий жест, но виконт вернулся из Испании ни с чем, потому что его опрометчивость «и хитрость моих врагов, соблазнили его покинуть меня, удержав при себе все средства, которые Вам угодно было ему доверить», — объяснит она сама венценосному кредитору[424]. Никаких денег не поступило и от Лотарингцев. Ее челядь не получала оплаты. Она попыталась было продать несколько откупных синекур, которыми владела в Труа, но из-за новых королевских эдиктов, очень непопулярных, налоги выросли, и «народ, возмущенный этой вестью, восстал, убил служащих королевы, и их тут же протащили по всему городу»
