Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 51
Действительно, Лаленов следовало убедить в первую очередь. Уже десять лет как испанские наместники, сменявшие друг друга в Нидерландах, — герцог Альба, Луи Рекезенс, потом дон Хуан Австрийский, — вводили все новые поборы и налоги. Разграбление Антверпена в ноябре 1576 г. И убийство графа Эгмонта, героя первого периода борьбы за независимость, все еще хорошо помнили. Возмущение в стране было всеобщим. Вильгельму Оранскому-Нассау уже удалось объединить несколько кальвинистских провинций Севера, но католические Штаты Фландрии еще колебались и искали более нейтральное решение, и прием французского принца казался им лучшим выходом. Как раз граф де Лален был одним из тех, кто относился к Испании резко враждебно. «Несмотря на то что он правил [в своей области], не вступив ни в лигу принца Оранского, ни в лигу гугенотов, будучи убежденным католическим сеньором, тем не менее он всегда отказывался встречаться с доном Хуаном и не допускал назначения каких-либо испанцев на руководящие должности».
Однако Маргарита предпочла иметь дело не с самим графом, а с его супругой, как обычно поступала и Екатерина; рассказ, столь же редкостный, сколь и подробный, который она составила об этой беседе, позволяет понять, как знатные дамы эпохи Возрождения, на которых часто возлагали более или менее официальные дипломатические миссии, принимались за дело, завязывая контакты, продвигаясь в поиске общего языка, закрепляя позиции, по которым достигали единого мнения, и переходя к конкретным предложениям… Едва Маргарита встретила графиню, она тут же отметила, что, помимо ума и дружелюбия, «эта достойная дама имела большое влияние на своего мужа» — деталь существенная. Бал в Монсе стал для обеих женщин поводом начать политическую дискуссию, образцовую по дипломатическому мастерству обеих участниц. Маргарита начала с пространных комплиментов хозяйке дома, выразив сожаление, «что мы родились не под небом одной родины». Та, поймав мяч на лету, ответила, сделав особый упор на старинной дружбе Фландрии и Франции: «Нет ничего более нетерпимого для нас, чем господство испанцев, и мы желаем всеми силами освободиться от их тирании». И она выразила желание, чтобы король Франции вернул себе эти провинции. На это королева возразила, что помощь придет не со стороны короля, слишком занятого смутами в собственном королевстве, — прийти мог бы герцог Алансонский, у которого «не меньше возможностей, чем у короля Франции, моего брата, чтобы помочь вам»; и она расхвалила достоинства брата, который только что выказал воинское искусство, взяв Иссуар вслед за Ла-Шарите. Графиня «с большим удовлетворением выслушала мои откровения и ответила, что заговорила со мной на эту тему намеренно, увидев, что я оказываю ей честь, приближая к себе. Посему она приняла решение не отпускать меня отсюда, пока не расскажет мне о положении дел, в котором они пребывают, и просить меня помочь обрести поддержку со стороны Франции». Обе женщины заложили основы, и на другой день настал черед графа беседовать с королевой. Предметом обсуждения стали более конкретные вопросы. Бальи Эно, уверенный в своей провинции, посоветовал привлечь г-на д'Энши — что Маргарита уже сделала, но ему об этом не сообщила. Она сохранила осторожность, зная, что соучастие такого рода нуждается в поддержке: «Я не стала открывать ему правду о словах, услышанных от графа д'Энши, но ответила, что хочу просить его самого [Лалена] поговорить об этом с ним и что это получится у него лучше, чем у меня, ведь он и д'Энши — соседи и друзья».
Выехав из Монса «не без взаимного сожаления», Маргарита пообещала графине вернуться обратно через тот же город и преподнесла ей, как и ее мужу, прощальные подарки. Только г-жа д'Аврек сопровождала ее до Намюра, где встретила своего мужа и деверя. Поезд королевы, который до границ провинции Эно эскортировали тамошние дворяне, в Намюруа встретили «герцог Арсхот, господин д'Аврек, маркиз де Варанбон и младший Балансон», сопровождавшие испанского наместника, собственная свита которого, впрочем, была весьма непредставительной: «Из придворных самого дона Хуана в лицо и по имени я запомнила только Людовика Гонзагу, который представился родственником герцога Мантуанского. Остальные же были незначительными людьми с дурной внешностью». Однако, — признает Маргарита, — в Намюре, куда кортеж прибыл к вечеру, ради ее приема предприняли особые усилия: город был так ярко освещен, что могло показаться, будто дело происходит едва ли не днем.