Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 154

В этом портрете королевы, как видно, ничего оскорбительного нет. Упоминание о ее сексуальной свободе — мотив, обязательный для романов такого рода, — соседствует с утверждением о ее прекрасной репутации. Развод с Генрихом, представленный здесь как следствие подобной свободы, не влечет за собой ни утраты положения, ни отказа от обязанностей, положенных королеве по рангу: она противится недостойному браку, но делает «все, что зависело от нее», чтобы удовлетворить супруга, когда такая опасность миновала. Даже упоминание об оверньском изгнании укрепляет ее престиж: Маргарита описана здесь как владелица замка, сознающая, какие опасности ее окружают, и как хозяйка своей судьбы. Так что этот персонаж Луизы Лотарингской, при всей его беллетризованности, ближе к той королеве, какую знаем мы, чем образ падшей авантюристки у д'Обинье, с удовольствием принятый историками. Правда, принцесса де Конти вышла из той же среды, что и Маргарита, и прекрасно знала, что значит быть женщиной — противницей власти[696].

Начало личного правления Людовика XIV в 1661 г. знаменует решительный поворот в истории утраты древней аристократией ее влияния: король упразднил старинные должности коннетабля и первого министра, снял кардиналов, принцев крови и высшую знать с важнейших мостов, окружил себя служащими буржуазного происхождения и произвел полную конфискацию политической власти. Не преувеличивая значения этого феномена — ясно, что еще не все счастливые дни дворянства остались в прошлом, — считаю нужным подчеркнуть, что это сильно ограничило для вельмож реальную свободу действий и ослабило идеологические основы их доминирования, не раз вызвав у них открытое недовольство тем, куда все идет, и важнейшую роль в формировании таких настроений играли историческая наука и память о былых противостояниях с монархией. Поднимающийся класс тоже участвовал в написании истории — это было стратегически важным направлением его идеологического наступления, позволявшим ему вновь и вновь обличать нравы дворян, чтобы более успешно парировать их притязания на политическую власть.

В 1660 г. этому прежде всего послужил вышедший из печати «Сатирический развод», который вместе с прочими текстами вошел в состав «Сборника разных сочинений, служащих для [понимания] истории Генриха III»[697]. Книга, очень хорошо демонстрирующая интерес той эпохи к истории и особое пристрастие к «малой истории», включила три переиздаваемых текста («Дневник царствования Генриха III» Летуаля, «Барона Фенеста» д'Обинье и «Любовные похождения великого Алькандра» принцессы де Конти) и один, который раньше не издавался, — «Католическую исповедь де Санси» д'Обинье. «Развод» был настоящим «ядром» этого набора текстов, поскольку содержал, формулируя в самых сильных выражениях, насколько было возможно, оба обвинения, которые выдвигал весь «Сборник»: здесь клеймили распутство высшей знати и участие женщин в политике — люди Старого порядка считали эти феномены безусловно взаимосвязанными. В самом деле, «Дневник» Летуаля (в предложенной версии которого по-прежнему не было и намека на Маргариту) давал — иногда в заинтересованном, но чаще всего в осуждающем тоне — критическое описание политических нравов королевской семьи и других знатных семейств, прежде всего Гизов, которые в течение последних семи лет существования Лиги контролировали Париж. «Процесс Никола Пулена», прилагавшийся к «Дневнику» начиная с издания 1621 г. и связанный главным образом с парижским восстанием, представляет методы управления принцев и принцесс из Лотарингского дома в еще более неодобрительном тоне: осуждаются как слабости Майенна, так и «преступная» пропаганда его сестры, герцогини де Монпансье. С другой стороны, оба памфлета, подписанных именем д'Обинье («Фенест» и «Санси»), высмеивали нравы придворных, разложившиеся благодаря легко доступным удовольствиям и ставшие извращенными в результате управления регентши Марии Медичи. Что касается изящного романа принцессы де Конти, единственного произведения, вышедшего из той среды, которую весь «Сборник» смешивал с грязью, то соседство прочих текстов бросало на него очень своеобразное освещение — первый Бурбон выглядел не только неисправимым волокитой, но еще и одним из тех монархов, которые посвящали себя удовольствиям и терпели власть женщин; а литоту, утверждавшую, что Мелисса была «менее целомудренна, чем Лукреция», ясно расшифровывал соседний текст, получивший название «Сатирический развод, или любовные похождения Королевы Маргариты». На случай, если бы читатель не уловил смысла такого соединения текстов, издатель в «разъяснении имен собственных» уточнял, что Мелисса — это Маргарита Французская, «обыкновенно называемая Королевой Маргаритой».