Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 13
Маргарите было уже пятнадцать с половиной лет. Несмотря на смуты, к которым она привыкла, как и все, несмотря на сделки, предметом которых она становилась (и это тоже стало обычным делом), она проводила время за охотой, танцами, развлечениями, беседами и, вне всякого сомнения, по-прежнему за учебой. Это была высокая хрупкая девушка с овальным лицом, с черными волосами, унаследованными от отца, и слегка скошенным подбородком, как у всех Валуа. Она имела живой ум и тело, привычное к физическим упражнениям. Когда она была неизменной сообщницей своего брата герцога Анжуйского. Хотя слова Брантома, повествующие об этой тесной дружбе, трудно датировать, можно предположить, что он намекает именно на тот период, говоря о времени, когда «они весьма любили друг друга, составляя единое тело, душу и единую волю», когда «их нередко видели болтающими меж собой» и когда «король обычно вел ее танцевать на большом балу». Когда они танцевали испанскую павану, — вспоминает мемуарист, — «глаза всего зала не могли ни насытиться, ни вполне насладиться столь приятным зрелищем: ибо переходы исполнялись гак хорошо, на совершались столь умело, а остановки были настолько прекрасны, что возможно было только восхищаться как красивым танцем, так и величественностью остановок, отражающими то веселость, то прекрасное и значительное презрение; ибо не было никого, кто бы узрел их танцующими и не сказал, что никогда не видел танца столь красивого, столь грациозного и величественного, как в исполнении этого брата-короля и этой сестры-королевы»[31].
Мы не замечаем в этих словах того, что усмотрят в них некоторые историки: подтверждения молвы о кровосмесительной связи между Генрихом и Маргаритой. Во-первых, потому что этот слух, придуманный гугенотской пропагандой, родится почти на десять лет позже; во-вторых, потому что мемуарист двора Валуа никогда не позволил бы себе включить подобный намек в «Жизнеописание» Маргариты. Если принцесса была тесно связана с этим братом, то потому, что из всех братьев и сестер он больше всех походил на нее. Возраст (разница между ними составляла всего два года), рассудительность, красота, живость ума, культура и прежде всего положение вне политических игр той эпохи — всё толкало их друг к другу, вплоть до памяти о легендарной паре, какой до них были Маргарита Наваррская и ее брат Франциск I. Их разлучит не какая-то обида, порожденная противоестественной любовью, а исключительный характер отношений, какие вскоре установятся между Генрихом и Екатериной (предпочтения которой были уже заметны), и прежде всего политическая конъюнктура той «презренной», как позже скажут оба, эпохи, которая расколола и многие другие семьи.
В самом деле, Франция тогда переживала Третью религиозную войну. Зимой 1568/1569 г., в то время как герцог Анжуйский проводил свою первую военную кампанию, королева-мать и король выехали в Лотарингию, а двор раскололся на партии сторонников продолжения и прекращения войны. Как обычно, Маргарита не осталась в стороне, но сообщает она не о политических перипетиях: во время пребывания на востоке Франции больше всего ее потрясло видение, поразившее мать во время тяжелой болезни. В то время как Екатерина бредила, — рассказывает она, — «и вокруг ее ложа собрались король Карл, мой брат, моя сестра герцогиня Лотарингская и ее муж, многие чины Королевского совета, знатные дамы и принцессы, которые, оставаясь при ней, уже не питали надежду на ее исцеление», она внезапно «увидела», что Генрих одерживает победу, а принц де Конде мертв
