Подавленный собственными мыслями, он не услышал обращённого к нему вопроса и очнулся, озираясь, разбуженный неожиданной тишиной. Все смотрели на него.
— Служба Великому Новгороду — честь великая, — вновь заговорил Иван Лукинич. — Не всякому бывает предложена. А убыток, что ж, убыток мы возместим, даже сверх того. Купечь ты опытный, а что оступился раз, с кем не бывает.
Неторопливая мягкая речь степенного посадника успокаивала, расслабляла. Клейс слушал, но никак не мог взять в толк, чего от него хотят.
— Что молчишь? — нетерпеливо пробасил тысяцкий. — Домолчишься, гляди!
— Ну, ну, Василий Есипович, не горячись, — промолвил Иван Лукинич. — Люди неглупые здесь собрались, столкуемся.
— Я никак не понимать, — в растерянности произнёс Клейс. — Вину признаю, другой ошибки не быть никогда. Служить готов совестно, но...
— Вот и ладно, — ласково перебил Иван Лукинич. — А служба вот какова. Ведаем мы, имеет зять твой брата на Москве и оружейник он в великокняжеских мастерских.
«Откуда прознали?» — поразился Клейс. Что-то такое он слышал, хотя зятевой роднёй не интересовался и сближения не искал, опасаясь долговых просьб.
— Вели зятю на Москву ехать. Пусть брата повидает, чай, соскучились оба. А лучше, пожалуй, сам езжай. Когда Ананьин отбывает, Дмитрий Исакович?
После заутрени завтра же.
— Вот с боярским посольством и езжает пускай.
— Мудро, — кивнул Василий Есипович.
Клейс стоял разинув рот.
— До княжьих бумаг его не допустят, — сказал Борецкий. — И пытаться не след. Однако оружейника окольно пускай повыспрашивает. Сколь изготовлено в этот год щитов и шлемов, наконечников копейных и стрельных, какой крепости кольчуга тамошняя, пробиваема ли стрелой и со скольки шагов. Уразумел?
— Сия миссия, — прошептал Клейс, облизывая пересохшие губы, — есть не торгова, но шпионска.
Иван Лукинич устало вздохнул:
— Называй как хошь. Но ежели суд в Новгороде Великом станет вершить княжий наместник с московскими воеводами, купцам немецким пояса затягивать придётся ой как туго. На пошлинах одних разоритесь.
Клейс Шове, привыкший принимать деловые решения обстоятельно, без спешки, теперь лихорадочно соображал, как ему поступить. Отказ приведёт к неминуемой огласке скандальной истории с поддельным сукном, к позору и краху. Согласиться — значило нарушить непреложный закон купеческого братства, строго-настрого запрещавший вмешиваться в политику из соображений личной выгоды. Риск огромный, грозивший тюрьмой или того хуже. Однако, если дело выгорит, а оно отнюдь не казалось сложным, Шове возмещал с лихвой все свои убытки и, что не менее важно, обретал властных покровителей в одном из важнейших торговых центров Европы.
— Так что решил, купечь? — всё так же ласково спросил Иван Лукинич. — Послужишь господину Великому Новгороду?
— Время торопит, — добавил Борецкий.
И Клейс Шове решился:
— Что в моих силах, буду исполнить.
— Сведения представь не позже Рождества, — не терпящим возражений тоном приказал Борецкий.
Клейс поклонился и обречённо шагнул к двери.
— Погодь, — окликнул его тысяцкий. Жалобу свою заберёшь, али как?
Купец с мучительной гримасой схватил со стола собственноручно исписанный лист дорогой плотной бумаги. И, разодрав его в клочья, стремительно выбежал вон.
