— Эге, чого жъ ихъ чистить? Щобъ упьять у грязь лѣзти? Се такъ!
— Ну, и шлея не починена?
— Та коли жь и було чинить? Ще тілько недѣля минула, якъ вона порвалась…
— О, чортъ тебя дери! Запрягай, какъ есть.
— И я жь кажу, запрягти, якъ воно е.
И довольный, что оставилъ за собой послѣднее слово, Іоська проворно заложилъ пѣгашку. Владиміръ принарядился въ приличный торжественному выѣзду костюмъ и явился передъ дядей въ полномъ блескѣ столичной пары.
— Счастливой удачи! крикнулъ майоръ вслѣдъ удалявшемуся экипажу.
Свѣжее утро возбудительно дѣйствовало на молодаго искателя приключеній; ласточки съ пискомъ, прихотливыми извивами, сновали мимо дрожекъ…
— Чей хуторъ? спросилъ онъ, подъѣзжая къ воротамъ.
— Якій? отъ сей? Бобырца Игнатъ Васильича…
И Іоська съ шикомъ разогналъ было пѣгашку къ крыльцу, но къ прискорбію пришлось осадить его на всемъ скаку. Мѣсто было занято. Самъ Игнатъ Васильичъ красовался въ казацкомъ казакинѣ на какомъ-то чортѣ въ видѣ коня; вокругъ него прыгала стая гончихъ и борзыхъ всѣхъ мастей и голосовъ; человѣкъ пять доѣзжачихъ составляли фонъ картины. Сообразивъ, что подъѣздъ неприступенъ, Іоська взялъ бокомъ и поровнялся со всадниками. Русановъ отрекомендовался.
— А очень радъ, очень радъ! забасилъ Бобырецъ: — я съ вашимъ дядюшкой другъ-пріятель… Эй, Хома, сѣдлай барину безпардонную! живо!
— Что это, Игнатъ Васильичъ, зачѣмъ?
— А какже? На охоту-то пѣшкомъ?
— Въ другой разъ съ удовольствіемъ…
— Полноте кобениться! Вы не Иванъ Иванычъ! Тотъ все отказывается; что жь ты, говорю, за подлецъ, душа моя, вѣдь я тебя нагайками отлуплю…
— Право, въ другой разъ лучше…
— Да что за церемоніи! Я вѣдь и не зову васъ въ домъ: у меня тамъ Содомъ и Гоморръ, битва Русскихъ съ Кабардинцами… А я васъ такомъ бѣлякомъ угощу! Нате, Налета вамъ уступаю, продолжалъ неистовый Мелеагръ, суя Русанову свору…
— Да, какже, возразилъ Русановъ, — теперь и поля еще не убраны…
— Мои поля — вѣдь не ваша забота! Такъ не хотите? Ну чортъ съ вами! Трогай!
Вся ватага, щелкая арапниками, съ визгомъ, лаемъ и топотомъ понеслась по двору и скоро исчезла изъ глазъ изумленнаго Русанова. Онъ опомнился только на другомъ хуторѣ.
— Дома баринъ?
— Ни, отвѣтила бойкая дѣвка въ красномъ намистѣ, - пожалуйте: пани дома, воны рады будутъ, — и уже отворила дверь и ввела гостя въ переднюю.
— Доложи: Русановъ, сказалъ онъ, оправляясь.
Дѣвка поглядѣла на него и отворила дверь въ заду.
— Онъ пани, говорила она, тыкая пальцемъ, — у куточку {Въ уголку.} сидять…
На встрѣчу Русанову поднялась съ дивана дебелая красавица лѣтъ тридцати и Ртомно пригласила садиться.
— Вамъ вѣроятно необычайно скучно въ нашемъ захолустьи, начала она послѣ первыхъ привѣтствій.
— Я нахожу здѣсь такой радушный пріемъ…
— Это у Горобцевъ-то? Васъ удивляетъ, что намъ извѣстны ваши посѣщенія? Чѣмъ же заниматься въ деревнѣ, кромѣ комеражей! Такъ вамъ не знакомо это чувство? Счастливецъ! Поживите въ глуши безвыѣздно, когда сердцу доступны высшія потребности…
— Сударыня… началъ было Русановъ.
— Помните, что говоритъ философъ? "И скучно мнѣ, и грустно мнѣ, и некому мнѣ руку подать въ минуту сердечной тревоги…"
— Сударыня, надѣюсь вашъ супругъ…
— Мой супругъ овецъ стрижетъ, это такой жалкій матеріалистъ! Скажите, что можетъ быть завиднѣй, сказала она, наклонивъ головку и разбирая кружево мантильи: — qu'est ce qu'il y a de plus beau, que d'être comprise!
— Сударыня, я желалъ бы….
— Говорите, почти прошептала она, — я стою на сторонѣ чувства… "Кто мѣсто въ небѣ ей укажетъ…"
— Я желалъ бы переговорить съ вашимъ супругомъ…. я желалъ бы быть посредникомъ…
— О, шалунъ! Вы знаете, какъ это опасно! Вы хотите быть посредникомъ между жертвой и тираномъ?
— Какъ-съ?
— Между замужнею женщиной…
— Нѣтъ-съ, мировымъ посредникомъ…
— А-а-а-а! Я вѣдь сказала вамъ, мужа нѣтъ дома. Это не по моей части…
Послѣдовала пауза.
— Извините, что обезпокоилъ васъ, проговорилъ Русановъ, отклавиваясь.
"Плохо", подумалъ онъ, усаживаясь на дрожки и удерживаясь отъ смѣха при дѣвкѣ. "Эта барынька не проститъ мнѣ…"
— Дома?
Ишимовъ показался у окна въ бархатномъ шлафрокѣ, съ сигарой въ зубахъ.
