Тайга и тундра везде одинаковы, так что о месте, где жил Равдола, много не расскажешь. Где-нибудь стояла его «гамма» - постройка в виде полушария, сооруженная из жердей, торфа и камня, а рядом с ней, вероятно, дымился костер для выжигания угля. Это не имеет значения для рассказа, поэтому Хейка едва упомянул о жилище. Важнее сам Равдола, угольщик, пропахший смолой и дымом больше, чем любой другой житель этой уединенной лесной местности. Никому не нужно было его бояться, хотя с тремя ножами за поясом и заросшим лицом он выглядел почти грозно. Кто знал Равдолу, тот охотно бывал у него в гостях.
Не думаю, что он когда-нибудь тяготился своим одиночеством. Эти люди, по-своему простые, добросердечные и гостеприимные, совсем не ищут приключений и не знают, что такое романтика. Если им приходится сидеть у костра, они довольны и этим, раз уж так сложились обстоятельства.
Равдола жил беззаботно, предоставляя дымиться своему костру и уступая охоту другим. Для себя он стрелял несколько куропаток, а иногда и лису, если она попадалась ему на дороге. Бес его, видимо, попутал, когда он вдруг прицелился, да и выстрелил в одну старую медведицу. Этот выстрел, как будет видно, принес смерть не ей, а ему.
«Она нюхала меня,- так говорил Равдола, не знавший охотничьих выражений.- У меня, должно быть, свой собственный запах, потому что она долго стояла и не знала, кто перед ней. Стрелял ты когда-нибудь в медвежью голову через глаз, Хейка? Я нет. Поэтому я стрельнул неправильно и лишь немножко поцарапал ее».
Равдола пришел к Хейке. Он искал медведицу. Может быть, она лежала где-нибудь раненая и подыхала. Он искал ее три дня.
У Хейки была собака - хорошая лайка, натасканная по лосю, которая шла также и на медведей. С ней он возобновил поиски. Но медведица как сквозь землю провалилась. Ни малейшего следа не осталось от нее.
- Вероятно, я скорее убил бы пять других, чем эту истекающую кровью старуху,- сказал Хейка, втягивая леску и бросая в лодку форель.- Я не изверг, Эрих, и не люблю, чтобы зверь медленно околевал. Равдола сделал бы лучше, предоставив это дело мне, я бы с ней расправился как надо, а Равдоле дал бы порядочный кусок мяса. Но нет, он хотел охотиться на медведей, этот ребенок.
- Куда он ей попал? - спросил я.
- Он не мог сказать этого и она мне об этом не рассказала. Во всяком случае царапина была так глубока, что вынуждала ее лежать целыми днями.
С тех по р Равдола стал избегать всех крупных зверей.
Я с самого начала называю его Марбу, потому что ведь позже его так звали. В глуши зверю кличка не нужна, но как только он попадает к нам, людям, он ее получает. Нужно же как-нибудь его называть. Медвежонка звали Марбу.
Сначала он лежал посреди широкой тундры полумертвый от голода и там бы, вероятно, нашел свой печальный конец, если бы не пришел Тулли, лайка Хейки. Тулли без церемоний шел на любого медведя. Он знал, что медведи драчуны и что ударов их лап нужно избегать. Волчком вертелся он вокруг свирепого зверя, скалил свои острые зубы и хватал его, где только мог. Выстрел Хейки обычно заканчивал борьбу и всякий раз валил медведя.
Почует Тулли медведя - кровь ударяет ему в голову. Так было и на этот раз. С налитыми кровью глазами подскочил он к бурому комку, неподвижно лежавшему в вереске. Но почему он не шевелился? Почему не вскакивал и не отбивался лапами?
Тулли остановился прямо перед медведем в ожидании боевых действий. Равнодушие Марбу поразило его. Или он узнал в этом беззащитном комке детеныша, не способного вести борьбу?
Хейка в это время находился в своей избушке у озера и очень удивился возбуждению прибежавшей собаки, которая, несомненно, обнаружила дичь и хотела сообщить об этом. Двумя часами позже он нашел медвежонка.
- Что мне было с ним делать? - продолжал Хейка свой рассказ.- Убивать нельзя никакого детеныша, тем более если он болен. Пришлось взять его с собой. Сначала он получил бутылку разбавленного сгущенного молока, потом еще одну, потом хлеб, сахар и снова молоко. На следующий день он был на ногах.