— Бог? — спросил Марат.
— Ог, — снова аукнулось ему.
Марата повело в сторону. Он схватился за спинку ближайшей лавки, теряя равновесие, прошел вглубь ряда и упал на сидения. Он повалился на спину. Огромный собор возвышался и кружился над ним, тихий и неуязвимый, нетронутый войной.
Марат лежал и слушал, как где-то далеко-далеко продолжает греметь канонада. Сколько людей умирает в эту минуту, в этот день, в этот год? Сколько из них убил он? Ничтожно малую часть.
Пальцы Марата разжались, и он выпустил автомат. Оружие с глухим лязгом упало на мрамор. Марат вытащил трубку из своего рта, сжал ее в кулаке, сложил руки на груди и замер. Он ни о чем не думал. Внутри собора не было звуков. Тишина казалась абсолютной, ватной, немой. Поглощенный ею, Марат лежал и смотрел, как медленно перемещаются по потолку неуловимые разноцветные контуры. Он был в центре всего. Он ждал. Собор должен был что-то сказать ему. Что-то кроме «Ог». И Марат мог ждать этого очень долго. Он мог лежать на этой лавке, пока не превратится в скелет.
Вдруг раздались шаги.
Какой-то человек прошел мимо, звякнул оружием и сел на одну из лавок ближе к центру храма. Марат не шевельнулся, чтобы посмотреть, кто это. Ему было все равно. Он наблюдал, как перемещаются тени.
Прошло еще какое-то время, и Марат услышал шаги второго человека. Они были легче и чаще, чем у предыдущего.
— Александр, прости, ты молишься? — осторожно поинтересовался пришедший. — Можно задать тебе два вопроса?
— Я не молюсь, — устало возразил другой. — Просто это красивое место. И здесь прохладнее, чем на улице.
Говорили по-английски. Голос второго показался Марату знакомым.
— Может, стоит переубедить людей, — предположил первый. — Чем раньше мы покинем город, тем скорее спасемся.
— Нет, — не согласился с ним второй. — Мы уйдем, только когда похороним наших мертвых. Пока они грабят наши дома, им не придет в голову, что мы можем быть здесь.
— А если они придут? — спросил первый.
— Тогда мы будет защищаться, — спокойно сказал второй. — Филипп, сядь рядом со мной и успокойся.
Марат услышал, как негромко скрипнула лавочка.
— Мы с тобой, — продолжал второй голос, — приехали сюда всего два десятилетия назад. Но другие… Они владеют этим краем полтора века. У них здесь семейные имения. В этой земле лежат их прадеды. Чудо, что они вообще идут. Я боялся, что все останутся, чтобы защищать свои дома.
— Это было бы слишком безумно, — пробормотал Филипп. — Но прощаться с мертвыми, когда еще не спасены живые — тоже безумие.
Слова мужчин тихо, но отчетливо разносились в огромном круглом зале.
— Это способ оставаться людьми, — ответил второй голос. — Если мы не будем этого делать, то превратимся в белую банду среди черных. И для нас все кончится, даже если мы останемся живы.
Повисла долгая пауза. Марат смотрел на голубя в голубой вышине. Ему казалось, что птица машет крыльями. И он знал, знал второй голос. Кто же это? Кто? Кто-то знакомый, кто-то такой ненавистный. Один из тех, кто его унижал.
— Ладно, — сдался Филипп. — Ты, наверное, прав. — Он немного помолчал. — И второй вопрос, личный.
— Спрашивай, — согласился знакомый голос. — Мы все можем завтра умереть. Плохо, если останутся недомолвки.
— Утром была перестрелка, — продолжал Филипп. Он говорил медленно и задумчиво, тщательно выбирал слова.
— Да, — подтвердил второй голос.
— Я спрашиваю не потому, что это было неправильно, — пояснил первый. — Просто это было так… странно. Ты ругался на африкаанс.
Обладатель знакомого голоса тихо рассмеялся.
— Я не всегда был школьным учителем, — сказал он. И тут Марат узнал его. Это был Сангаре. Неужели собор хотел сказать ему это?
— Ты воюешь как сущий дьявол, — с тихим восхищением заметил Филипп. — Видит Бог, ты хороший сосед и друг. Но кем ты был раньше?
— Пойдем, — предложил Сангаре. Они встали, и звук их шагов мягким эхом разнесся между колонн галереи. Марат лежал, не шевелясь. Они прошли мимо него.
— Так кем? — нетерпеливо спросил Филипп.
— Мой отец был военным таможенником, — объяснил Сангаре. — Я вырос на берегу залива Лас Бакре, и моей компанией часто становились дети матросов.
