Толпа бушевала. Афа-негусъ всталъ и подошелъ къ негусу. Онъ ему что-то докладывалъ. Но негусъ все сидѣлъ неподвижно.
Народъ бросился къ Колѣ, и стража дралась, отстаивая его и угрожая копьями наступающимъ на Колю людямъ.
— Выведите его на площадь, — изступленно кричали въ толпѣ — и мы забьемъ его камнями!
— Отдайте его палачамъ. Приговоръ народа свершился.
— Если бы судили габеша, или шонкора, или галласа,[80] не тянули бы такъ! Судятъ москова! Что такое московъ? Гдѣ его заступа? Въ низость ушла Московія…
— Уже день наступаетъ, а онъ живъ…
Стоявшіе ближе къ раскрытымъ дверямъ гэби вдругъ стали оглядываться и примолкли… На минуту относительная тишина стала въ залѣ и въ нее точно ворвались скрежещущіе звуки копытъ быстро несущихся по кампямъ лошадей. Въ мутномъ, безъ тѣней свѣтѣ разсвѣта стали видны скачущіе всадники и за ними бѣгущая толпа черныхъ людей.
Всадникъ на бѣлой лошади взлетѣлъ на ступени гэби. Лошадь, споткнувшись, упала на колѣни, съ нея скатился человѣкъ въ бѣлой шамѣ и малиновой шапочкѣ, съ ружьемъ на плечѣ и, кулаками расталкивая людей, опрометью бросился къ негусу. Онъ еще издали кричалъ: — «абьетъ!.. абьетъ!..» и, добѣжавъ до трона, что-то громко сказалъ Афа-негусу, а потомъ и самому негусу.
Афа-негусъ развелъ руками. Негусъ вдругъ всталъ и открылъ закрытое плащомъ свое лицо. Въ ту же минуту солнечные лучи ударили въ окна съ боку пристройки и освѣтили негуса, его тронъ и окружавшихъ его людей. Золотыми стали опахала страусовыхъ перьевъ, засверкали пестрые лемпты и звѣриныя шкуры, ослѣпительно бѣлыми казались рубашки юношей.
Негусъ поднялъ обѣ руки и тишина мгновенно стала въ залѣ. Свалка вокругъ Коли прекратилась.
— Господь, — громко сказалъ негусъ, — не далъ свершиться неправедному суду. Святые Георгіосъ и Михаилъ, Мать Бога нашего Маріамъ спасли насъ отъ величайшаго преступленія — казни невиннаго. Выслушаемъ того, кого мы считали убитымъ, — выслушаемъ американца — инглеза Стайнлея. Ибо вотъ онъ!
Вся толпа, какъ одинъ человѣкъ, обернулась къ настежь раскрытымъ дверямъ. Тамъ ослѣпительно сіяло на бѣлыхъ камняхъ солнце. Точно омытые, свѣжіе и чистые простирали къ небу громадные надорванные листья бананы.
Длинныя тѣни голубѣли. Бѣжавшая за всадниками толпа людей перестраивалась. Четыре рослыхъ черныхъ галласа поднимали соломенныя носилки. Въ нихъ полулежалъ очень блѣдный бѣлый человѣкъ, обросшій рыжеватой бородой, въ бѣломъ шлемѣ и бѣломъ костюмѣ.
Носилки при полномъ молчаніи зала внесли во внутрь гэби. Несшіе ихъ галласы остановились съ ними у возвышенія.
Коля стоялъ, тяжело дыша, и пристальнымъ взглядомъ смотрѣлъ въ лицо Стайнлея. Не было въ лицѣ американца ни кровинки. Только блѣдно-голубые глаза сіяли на немъ, какъ лампады. Мантыкъ подошелъ къ Стайнлею и сталъ подлѣ него.
Коля посмотрѣлъ и на мистера Брамбля. Среди его слугъ была суматоха. Самъ мистеръ Брамбль казался спокойнымъ. Только лицо его стало какимъ-то одутловатымъ и бѣгали его глаза по свитѣ негуса.
— Гдѣ ты нашелъ американца? — рѣзко спросилъ Мантыка Афа-негусъ.
— Я зналъ, что онъ спѣшитъ въ Аддисъ-Абебу — отвѣчалъ Мантыкъ, — чтобы дать свое показаніе о кровавомъ дѣлѣ. И я поскакалъ его искать по дорогѣ на Бальчи. Я нашелъ Тукуръ-хакима и носилыциковъ на ночлегѣ за рѣкой Хабаной, въ домѣ бывшаго Русскаго посольства. Тукуръ-хакимъ нашелъ американца очень слабымъ и не хотѣлъ идти дальше. Я, какъ умѣлъ, объяснилъ американцу, что угрожаетъ его другу и онъ приказалъ бѣгомъ нести его въ Гэби.
— Можетъ американецъ дать свои показанія, — спросилъ Афа-негусъ.
Англійскій переводчикъ перевелъ слова Афа-негуса мистеру Стайнлею и тотъ отчетливо сказалъ:
— Yes… oh yes!..[81]
— Мы слушаемъ, — сказалъ Афа-негусъ.
— Я не вполнѣ понимаю, что здѣсь происходитъ, — началъ слабымъ, но яснымъ голосомъ мистеръ Стайнлей. — Бѣлый казакъ, приславшій мнѣ письмо, сообщилъ мнѣ, что моего большого друга, Колю, обвиняютъ въ нанесеніи мнѣ ранъ… Я этому не повѣрилъ. Это такъ невѣрно и неправдоподобно… Коли не было, когда мистеръ Брамбль выкопалъ кладъ. Какъ онъ узналъ о немъ, — я не могу постигнуть. Вѣроятно, подслушалъ и подглядѣлъ, когда Коля показывалъ мнѣ таинственный «уракатъ» со страннымъ завѣщаніемъ.
