Левъ издалъ такое рычаніе, что, казалось, воздухъ задрожалъ кругомъ. Его хвостъ сталъ съ силою бить по травѣ. Травяныя метелки летѣли вверхъ отъ этихъ ударовъ.
Коля понялъ, что онъ пропалъ. Смутная шевельнулась мысль: — Господи, прости!.. Мама! мама!.. гдѣ ты»…
И оборвалась.
Левъ вдругъ поднялся на заднія лапы. Онъ показался Колѣ въ это мгновеніе громаднымъ. Казалось, онъ закрылъ собою и небо, и мимозы, и траву… Должно быть солнце прорѣзалось въ этотъ мигъ и ослѣпило Колю. Точно какая-то невѣдомая сила отбросила льва въ сторону, и онъ упалъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него. Страшный громъ оглушилъ Колю. Все завертѣлось передъ его глазами, стало темно, и Коля потерялъ сознаніе.
Онъ очнулся отъ ласковаго голоса. Грубоватая рука поддерживала его голову подъ затылокъ. По губамъ лился холодный тэджъ, металлическая фляга ударяла по зубамъ. Закрытые глаза были залиты золотымъ огнемъ солнечныхъ лучей. Коля слышалъ ласковыя Русскія слова, и это было такъ необычайно, что Коля боялся открыть глаза, чтобы не разрушить ихъ очарованія.
— Коля!.. Коль!.. милый Коля… Да какъ же такъ случилось?.. Безъ ружья-то!.. Ахъ, ты сердешный… И ножа даже нѣту…
Голосъ Мантыка.
Коля несмѣло открылъ глаза.
Все горѣло въ солнечномъ блескѣ. По синему небу поднимался огненный шаръ. Передъ нимъ, весь въ сіяніи солнечныхъ лучей, въ малиновой шелковой шапочкѣ, въ бѣлой рубахѣ, перетянутой кожанымъ поясомъ, на колѣняхъ стоялъ загорѣлый, совсѣмъ черный, какъ абиссинецъ, Мантыкъ. За нимъ, распростершись на бурой отъ крови травѣ, съ большимъ ножомъ подъ лѣвой лопаткой лежалъ громадный левъ. Его глаза были закрыты и что-то мрачно суровое было въ глубокихъ складкахъ на лбу убитаго льва.
— Мантыкъ! — тихо сказалъ, все еще не вѣря своимъ глазамъ, Коля. — Какъ же ты тутъ очутился?
— По Божьей волѣ, - прошепталъ не менѣе Коли взволнованный Мантыкъ. — Сказано псалмопѣвцемъ Давидомъ: — «на рукахъ возмутъ тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою»… Помнишь, дѣдушка-то училъ?… «Попереши льва и змія!»..
Мантыкъ горделиво оглянулся на убитаго льва и не удержался, быстро бросилъ:
— Мой — третій?!..
Коля совсѣмъ очнулся. Онъ ощупалъ себя. Свободно висѣла сѣро-желтая куртка. Пояса съ ножомъ ни на ней, нигдѣ кругомъ не было. Куртка была разстегнута. Привычнымъ, столько разъ и во снѣ и на яву повторяемымъ движеніемъ, Коля хватился за грудь. Тамъ не было маминаго мѣшечка съ драгоцѣннымъ завѣтомъ дяди Пети.
Коля поникъ головою….
— Мантыкъ, — сказалъ онъ тихо, точно, уже не удивляясь, что Мантыкъ оказался подлѣ него. — Мантыкъ, ты знаешь! Это онъ все сдѣлалъ!
— Кто?
— Англичанинъ.
— Что сдѣлалъ?
— Привелъ сюда, усыпилъ своимъ ромомъ.
— Можетъ быть, еще нарочно туда подмѣшалъ чего, — быстро вставилъ Мантыкъ, — они, англичане-то, башковатые бываютъ.
— А потомъ взялъ мое ружье, ножъ…. и бумагу… Но откуда онъ могъ все узнать?
И страшное подозрѣніе, что это мистеръ Стайнлей могъ выдать его тайну, охватило Колю. И это подозрѣніе было хуже всего.
Онъ всталъ. Его ноги дрожали.
— Ты посмотри на льва, — сказалъ, не зная, какъ утѣшить своего друга, Мантыкъ.
Онъ подошелъ ко льву и сѣлъ на него съ ружьемъ въ рукѣ.
— Вотъ жалко, фотографіи нѣтъ… Сняться бы… Галинѣ послать… Селиверсту Селиверстовичу….
Коля подошелъ къ Мантыку.
— Мантыкъ, разскажи же мнѣ, какъ ты сюда попалъ?
— Долгая исторія.
— Разскажешь?
— Непремѣнно. Дай мнѣ тебя оправить, да англичанину морду наколотить. Я этого дѣла такъ не оставлю… Я негусу извѣстенъ… Мнѣ золотыя цѣпочки въ уши вдѣнутъ за убитыхъ-то львовъ…. Знай нашихъ!..
— Ты знаешь, Мантыкъ, Минабелла тутъ недалеко, — улыбаясь блѣдною улыбкою сказалъ Коля.
У него кружилась голова.
— Да знаю же! — сказалъ Мантыкъ. — Я уже былъ тамъ.
— А крестъ? — чуть слышно спросилъ Коля. — Видалъ и крестъ…. Стоить.
— Знаешь… Надо спѣшить… А то англичанинъ возьметъ себѣ…
— Будемъ спѣшить. Ты то можешь идти?
— Попробую. Только уже очень голова что-то болитъ… И кружится.
— Бодрись, Коля… Я теперь тебя не оставлю.
— Спасибо, Мантыкъ!
Коля слабою рукою пожалъ крѣпкую мозолистую руку Мантыка.
