— Скажите, вы всегда так говорите? Или только в деловом разговоре?
Он откинул голову и рассмеялся.
— Бедный, старый Гэс, я всегда говорила, что ему везет!
Плач ребенка раздался из-за перегородки.
— Что это такое?
— Это ребенок. Малютка все время только пищит.
— Так у вас есть дети, миссис Мак-Нийл? — Это открытие несколько охладило его.
— Только один. А что?
— Ваш муж лежит в больнице скорой помощи?
— Да, и я думаю, что вам позволят повидаться с ним, если вы по делу. Он ужасно стонет.
— Если бы я мог достать несколько свидетелей…
— Майк Дойни, полисмен, все видел. Он приятель Гэса.
— Ей-богу, это верное дело! Мы им покажем. Я пойду прямо в больницу.
Новый взрыв плача раздался из соседней комнаты.
— Ах ты, дрянь, — прошептала она, скривив лицо. — Деньги нам очень пригодились бы, мистер Болдуин.
— Ну, мне пора. — Он взял шляпу. — Я, конечно, сделаю все возможное. Можно заходить к вам время от времени и докладывать о ходе дела?
— Надеюсь, вы придете.
Когда они прощались, стоя у дверей, он не мог сразу отпустить ее руку. Она покраснела.
— Ну, до свиданья и большое спасибо за то, что вы зашли, — сказала она.
Чувствуя головокружение и спотыкаясь, Болдуин спустился по лестнице. Кровь стучала ему в виски. «Самая красивая девочка, какую я когда-либо видел». На улице шел снег. Снежные хлопья робко ласкали его пылавшие щеки.
Небо над парком[56] было усеяно маленькими облачками, точно лужайка белыми цыплятами.
— Алиса, пойдем по этой тропинке.
— Нет, Эллен, папа приказал мне идти из школы прямо домой.
— Трусиха!
— Эллен, ты ведь знаешь, как воруют детей.
— Я же тебя просила не называть меня Эллен.
— Ну хорошо, Элайн.
На Эллен было новое черное шотландское платьице. Алиса носила очки; ноги у нее были тонкие, как шпильки.
— Трусиха!
— Вот видишь, какие страшные люди сидят на скамейке. Идем, Элайн, красотка, идем домой!
— А я не боюсь. Я умею летать, как Питер Пен в сказке.
— Что же ты не летаешь?
— Сейчас не хочется.
Алиса начала хныкать:
— Эллен, какая ты скверная! Ну идем же домой, Элайн.
— Нет, я пойду гулять в парк.
Эллен спустилась с лестницы. Алиса несколько секунд стояла на верхней площадке, балансируя то на одной, то на другой ноге.
— Трусиха, трусиха, трусиха! — закричала Эллен.
Алиса убежала плача:
— Я скажу твоей маме.
Эллен шла по асфальтовой дорожке между кустами, высоко вскидывая ноги.
В новом шотландском платьице, купленном мамой в магазине Херна, Эллен шла по асфальтовой дорожке, высоко вскидывая ноги. Серебряная брошка сверкала на плече нового черного шотландского платьица, купленного мамой в магазине Херна. Элайн из Ламмермура шла к венцу.[57] Невеста. Там-там-там, там-там-там — гудят волынки по полям! У человека на скамье пятно под глазом. Подстерегающее, черное пятно. Черное, подстерегающее пятно. Черный шотландец, похититель детей. Среди шелестящих кустов похитители детей — на черной страже. Эллен уже не вскидывает ноги. Эллен ужасно боится черного шотландца, похитителя детей, огромного, скверно пахнущего шотландца с черным пятном под глазом. Она боится бежать. Ее отяжелевшие ноги шаркают по асфальту — она пытается бежать по дорожке. Она боится повернуть голову. Черный шотландец, похититель детей, в двух шагах за ней. «Когда я добегу до фонаря, я догоню няньку с ребенком, когда я догоню няньку с ребенком, я добегу до большого дерева, когда я добегу до большого дерева… Ох, как я устала… Я пробегу по Центральному западному парку и прямо по улице домой». Она боялась свернуть. Она бежала, и у нее кололо в боку. Она бежала до тех пор, пока во рту у нее не стало горько.
— Куда ты бежишь, Элли? — спросила Глория Дрэйтон; она прыгала через скакалку на опушке парка.
— Так мне хочется! — задыхаясь, сказала Эллен.
Винная вечерняя заря окрашивала тюлевые занавески и просачивалась в голубой мрак комнаты. Они стояли у стола. Звездные нарциссы в горшке, еще завернутом в папиросную бумагу, блестели фосфорическим блеском и издавали влажный запах земли, смешанный с острым, бесстыдным ароматом.
— Вы очень любезны, мистер Болдуин. Я завтра снесу цветы Гэсу в больницу.
— Ради Бога, не называйте меня так.
