– Вы понимаете, что мы можем и не выиграть эту войну? – спросил он.
Она виновата заморгала:
– Ну да, конечно.
На территории верфи газеты не продавались, чтобы не подточить моральный дух работников, но каждый вечер, выйдя через проходную на Сэндз-стрит, Анна покупала “Таймс”.
– Вам известно, что немцы взяли Сталинград в кольцо?
Она кивнула, но головы не подняла. Какой позор!
– И что на Тихом океане японцы контролируют театр военных действий от Филиппин до Новой Гвинеи?
– Да.
– И своей работой здесь, то есть постройкой кораблей и ремонтом судов союзников, мы помогаем морякам, самолетам, бомбам и морским конвоям добраться до районов боевых действий?
Где-то в глубине души ее вдруг царапнул коготок раздражения: он ведь уже все растолковал!
– Да.
– И что с начала войны сотни торговых судов были торпедированы противником, и что изо дня в день корабли идут ко дну?
– Теперь мы теряем меньше судов, чем раньше, а строим больше, – вполголоса сказала Анна: она недавно читала про это в “Таймс”. – В прошлом месяце на судостроительном заводе “Кайзер” построили судно “Либерти” всего за десять дней!
Какое возмутительное нахальство с ее стороны. Сейчас ей не поздоровится. Но мистер Восс, помолчав, лишь заметил:
– Я смотрю, вы сюда обед больше не приносите. Питаетесь дома, надо полагать?
– Да, – подтвердила Анна. – Просто моя сестра требует много сил и внимания, вот мы с мамой ею и занимаемся. Она калека.
Все так и есть. Впрочем, не совсем так. Мать готовит для Анны завтрак и ужин; она вполне могла бы собрать ей что-нибудь с собой на обед и даже сама предлагала такой вариант. Анна непроизвольно заговорила с опрометчивой искренностью; она не раз замечала за собой такое при разговоре с незнакомым или почти незнакомым человеком. Уловив на лице мистера Восса легкое удивление, она не пожалела, что разоткровенничалась.
– Вот оно что. Какая жалость, – посочувствовал он. – Неужели ваш отец вам не помогает?
– Он пропал, – непроизвольно вырвалось у нее.
Она почти никому ни разу об этом не сказала.
– Он в армии?
В ту же минуту по лицу мистера Восса скользнула тень сомнения: отец девятнадцатилетней дочери наверняка староват для армейской службы.
– Просто… взял и пропал.
– Бросил семью?
– Да, пять лет назад.
Если бы такая откровенность мало-мальски взбудоражила Анну, она сумела бы это скрыть. Но она не испытывала ни малейшего волнения. Отец ушел из дома как обычно, она даже не могла припомнить, когда именно. И далеко не сразу осознала, что он исчез насовсем, это был долгий, незаметный процесс, вроде наступления ночи: Анна ловила себя на том, что ждет его возвращения, ждет много дней, недель и даже месяцев, а он так и не возвращается. Ей исполнилось четырнадцать лет, потом пятнадцать. Надежда превратилась в воспоминание о надежде: онемелый, помертвевший кусочек плоти. Она уже смутно помнит, как отец выглядел.
Мистер Восс глубоко вздохнул.
– Да, трудно, очень трудно вам с мамой приходится, – посочувствовал он.
– И моей сестре тоже, – по привычке добавила Анна.
Повисло молчание, неловкое, но не тягостное. Атмосфера в кабинете переменилась. Рукава рубашки мистера Восса были закатаны; какие у него светлые волоски на руках, а запястья крепкие, прямоугольные. Анна понимала: он ей сострадает, но жесткое начало их разговора не оставило даже щелки, сквозь которую могло просочиться чувство. А в сострадании она не нуждается. Ей хочется уйти обедать.
Суета пересменки уже улеглась; заступившие на работу контролеры уже наверняка взялись за лотки с детальками. Анна вдруг вспомнила ту девушку, велосипедистку. В памяти тут же всплыло ее имя: Нелл! Анна видела его в газете, под фотографией.
– Мисс Керриган, – заговорил наконец мистер Восс, – можете уходить на обед, но я вас очень прошу не опаздывать и работать с полной отдачей.
– Спасибо! – воскликнула Анна и вскочила на ноги.
Мистер Восс был несколько ошарашен ее реакцией, но тоже поднялся со стула. И даже улыбнулся, чего она прежде за ним не замечала. Улыбка преобразила его: казалось, вся та суровость, которую он демонстрировал в цеху, была лишь ширмой, из-за которой он сейчас приветливо помахал Анне рукой. Только голос остался прежним:
