— В последнее время бабушка стала вот так засыпать, — объяснила Момо.
Мама продолжала сидеть на стуле, ровно выпрямив спину, только её голова склонилась на грудь, а глаза были крепко зажмурены.
— Проснись, — стала трясти я её.
— Не надо. Она скоро сама проснётся, — покачала головой Момо. — Пусть поспит.
Мама чуть приоткрыла глаза. Махнула рукой, словно отгоняя назойливую мушку, глаза её при этом уже окончательно открылись.
— Всё в порядке? — спросила я, на что мама недоуменно отозвалась:
— Что именно?
На солнце набежала туча, но через миг вновь блеснули лучи. Солнечный свет через окно залил наши лица и плечи.
Стоило чуть согнуться, как лучи засияли вокруг лба, подобно короне. Три женщины в одинаковых коронах. В жилах которых текла одна кровь. Женщины из разных поколений.
Процедура оказалась не столь сложной, как я ожидала. Сначала я забрала документы в полиции, затем получила выписку из домовой книги, написала заявление, сходила в суд по семейным делам и заплатила несколько тысяч иен.
— Мы официально объявим его в розыск, после этого должно пройти шесть месяцев, — объяснили мне.
До официального засвидетельствования факта смерти должно пройти шесть месяцев. Я вспомнила, что женщина может выйти замуж только через шесть месяцев после развода. Наверное, в цифре шесть есть что-то мистическое.
Когда я вернулась домой, мама спросила, как все прошло. Я принялась излагать всю процедуру по порядку, словно пересказывая сюжет фильма.
— Слишком просто, — заключила мама, надувшись, как маленький ребенок.
День клонился к вечеру, но солнце сияло по-прежнему ярко. Цветы с вишни давно облетели, и на ветках уже появилось множество молодых зеленых листочков.
— Не люблю это время года, организм ведет себя совершенно непредсказуемо, — пробормотала мама, вернув своему лицу соответствующее возрасту выражение. Она поправила прядку на виске. Волосы были совсем седыми.
— А где Момо? — словно только что вспомнив, спросила мама.
— В школе, — ответила я, а мама опять поправила прядку. «Мама, пожалуйста, не умирай», — словно вяло бросая ей вдогонку, подумала я. Неужели этот дом был всегда таким солнечным? По гостиной то там, то тут пробегали яркие искорки. В стеклянном стакане стоял одуванчик — его принесла Момо. Цветок полностью раскрылся, собирая в себя солнечный свет. Всё сверкало: и стол, и стулья, за отсутствием сидящих плотно придвинутые к столу, и пол, которого касались ножки стульев, и валяющиеся на полу домашние тапочки Момо, и мелкие соринки, прилипшие к ним, и седина на волосах убирающей сор мамы, и опухшая от работы с водой ладонь, которая то и дело прикасалась к седым прядкам, и идущая от ладони морщинистая рука, и даже складки в завернутом до локтя рукаве.
— Солнце прямо слепит глаза, — пожаловалась я. Мама улыбнулась.
— В такой день должны найтись все пропавшие вещи.
— Неужели найдутся? — переспросила я, на что мама опять улыбнулась. Не сказав больше ни слова, прищурив глаза, она глядела на солнце.
— Надо сварить агар-агар, — сказала мама.
— Агар-агар — это вот эти палки? — засмеялась Момо.
— Уже два часа замачивается, хватит, я думаю. Теперь его надо хорошенько промыть и очистить.
Момо опустила руки в глубокую миску, заполненную до краев водой, и принялась мять агар-агар.
— Бабушка, посмотри, вот так хватит?
В её лице, повернутом ко мне в профиль, проступал облик Рэя. В её носике. И ещё в краешках губ, когда она смеялась.
Отрывая от желатиновой полоски маленькие кусочки, Момо кидала их в слабо кипящую воду.
— Ой, вода трепыхается!
— Как это трепыхается?!
— Ну, она еще не трясется, как желе, только трепыхается.
Похожие на щебетание трех воробьев голоса, которые наполняли своим звуком наше женское царство, легко гнулись. Не растягиваясь при этом слишком далеко, они без устали звенели в этом доме.
Мы добавили в кастрюлю сахар и молоко, под конец капнули миндальной эссенции. Затем вылили содержимое кастрюли на прямоугольное блюдо и оставили остывать. «А Момо еще немного подросла», — подумала я.
— Какие у тебя теплые руки, Момо, — заметил мама. — Теплые, даже вода отталкивается.
