— Нету.
— Скорей там, поворачивайся, — закричали задние.
— Не дают, деньги надо. — Авдейко вышел из очереди.
— Не дают? — Поникла Наташка.
Вышли в Орликов переулок. Танцевали тонкие плечики Наташки, рука ее в руке Авдейки сжалась в ледяной кулачок.
— Может, мама пришла, сходим, — прошептала девочка.
На озябших, не сгибающихся ножонках добежали ребята но Рязанского вокзала; опять бессильные толклись в закрытую дверь. В вокзале — немерцающие электрические огни, но к ним закрыта большая дубовая дверь.
Парой прыгающих комочков спускались по Рязанской улице, дальше, глубже, мимо темных, неосвещенных домов, под свет единственного фонаря в Мало Ольховском переулке.
— Авдейко… — дернулась вдруг Наташка и присела. — Ноженьки… не могу…
— Где мерзнет? Согрею…
— Руки, коленки… пальчики на ногах… уши… нос… — лепетала сестренка.
Авдейка взял Наташкины руки и начал согревать их теплом своего дыхания.
— Ноги сюда, в шапку…
Снял Авдейко свою шапку и надел ее на Наташкины ноги
Ветер опахивал снег с забора и сыпал на Авдейкину голову.
— Прижимайся… Ближе… теплей… — шептал сестренке и дрожал от холода.
Сам Авдейко израсходовал теплоту и похолодел.
— Теплей теперь… хорошо. Пойдем… — позвала Наташа.
— Мерзну я, не могу, ноги не владеют, — проговорил брат.
— Я буду греть…
И Наташка дышала на руки Авдейки, на его побелевший нос.
Тротуаром проходил человек, остановился над ребятами и постоял, как черный молчаливый вопрос, и ушел.
Грели друг друга Авдейко и Наташка, но не согревались, больше холодели, не было тепла в маленьких, голодных телах.
Попробовали встать и пойти, но доползли только до заборчика в двух шагах, приткнулись к нему, прикорнули, четыре мерзлых кулачонка сжали вместе и грели дыханием.
Малый Ольховский — в провале домов, как змея изогнутая и застывшая. Немой вопрос. Фонать качался под ветром. Пусты были тротуары.
— Мамка пришла, может, искать будет? — понял Авдейко по губам Наташки, но не расслышал беззвучного голоса замерзающей сестренки.
