Малыш и Жучка - страница 6

От этих слов Малыш веселел, а на другой день, как только кончалось ученье, он отправлялся домой, непременно с каким-нибудь гостинцем за пазухой. Переночевав у своих, он возвращался в школу веселый и рассказывал Анне Михайловне разные новости: про волка, который у соседа овцу загрыз, про Дунятку, про Лыску… И опять всё шло по-прежнему.

Однажды у учительницы пекли хлебы. Еще с утра Малыш всё толковал о том, что пойдет нынче домой, а когда сели обедать и на столе появились аппетитные ломти горячего хлеба, от которого шел душистый пар, он решительно заявил:

— Тетенька, я мамушке горяченького хлебца отнесу! Можно?

— Ну что ж, — сказала Анна Михайловна, — вот пообедаем, и пойдешь.

Но не успели они еще и кашу доесть, как повалил снег, да такой густой, что в школе сразу потемнело, будто в сумерки.

— Ох, Малыш! — произнесла учительница. — Погляди-ка в окно, как ты пойдешь?

Малыш опечалился и даже ложку положил.

— Нет, тетенька, я уж пойду! — сказал он умоляющим голосом. — Небось, я дорогу-то знаю!

Анне Михайловне очень не хотелось отпускать Малыша в такую погоду, но он так глядел на нее, так просил отпустить его, что она не могла ему отказать.

Она укутала Малыша, обвязала теплым платком, положила ему за пазуху хлеба, и он отправился. Жучка побежала за ним, и оба исчезли в вихре белых снежинок, крутившихся в воздухе.

Анна Михайловна, проводив Малыша, вернулась в школу и села было читать. Но ей не читалось: она всё думала о Малыше и беспрестанно подходила к окну. На улице разыгралась настоящая метель. Небо совсем слилось с землею, дорогу замело, и сквозь вой ветра чуть-чуть доносились унылые звуки колокола, в который звонили для того, чтобы проезжие и прохожие, застигнутые метелью в поле, не заблудились. Потом начало быстро темнеть.

«Ах, и зачем я его отпустила? — в беспокойстве думала Анна Михайловна. — Или хоть бы сама с ним пошла… Куда такому малышу дойти!»

Наконец она не вытерпела, оделась потеплее и вышла на улицу. Но на пороге глаза ей засыпало снегом, а ветер чуть не сбил с ног. Идти одной было невозможно. Она зашла к соседке, рассказала ей, в чем дело, и попросила кого-нибудь проводить ее до Федосьиной избы. Вызвался сын соседки, Иван. Он живо оделся, взял палку от собак, засветил фонарь, и они вышли. Но едва только они отворили дверь, как порывом ветра задуло фонарь, и они очутились в темноте.

Снег валил хлопьями. Огоньки в избах чуть-чуть брезжили сквозь метель. Иван пошел вперед, ощупывая палкой дорогу; Анна Михайловна — за ним. Идти было трудно: дорогу замело, и они беспрестанно проваливались в глубокий рыхлый снег.

Наконец кое-как добрались до Федосьиной избушки и постучались.

Им отворила сама Федосья, удивленная и испуганная.

— А Малыш где? — спросила Анна Михайловна, вбегая в избу и оглядываясь.

— Малыш? — сказала Федосья побледнев. — Да он, как вчерась в школу ушел, с той поры и не приходил…

Анна Михайловна от ужаса не могла слова выговорить и без сил опустилась на лавку. Федосья глядела на нее во все глаза и бледнела всё больше и больше. Вдруг она всё поняла, ударилась головой о стол и зарыдала. Дети, гревшиеся на печи, тоже подняли крик.

Анна Михайловна опомнилась.

— Что же теперь делать? — проговорила она, вся дрожа, как в лихорадке. — Иван, пойдем… соберем соседей. Искать надо…

Иван побежал к соседям. Никто еще не спал, и в Федосьину избу стал собираться народ. Все охали, жалели Малыша, утешали Федосью. Но она, обезумев от горя, не слушала никаких утешений и, бросаясь от одного к другому, падала на колени и причитала:

— Родименькие!.. Голубчики!.. Пожалейте вы меня, бедную… — Сыночек… Федюнька… один ведь у меня он… Отыщите вы его… Батюшки мои!

— Да где же его теперь найдешь? — сказал кто-то. — Ишь ведь метет, зги не видно… Свалился, небось, где-нибудь в овраге и застыл, — много ли ему нужно? Никак невозможно найти.

Анна Михайловна заплакала, а Федосья замертво упала на пол. Соседки бросились брызгать на нее водой, а мужики стояли, столпившись у дверей, и мрачно смотрели на несчастную женщину.

— Жалко Малыша!.. Пропал малый… Эдакая вьюга! Большой — и то собьется с дороги, — перешептывались они.