– Сын, – пояснил посетитель, громко шмыгнув носом, – понимаете, он олигофрен. (Панов понял, что было странным в лице парня.) Бог наказал нас с женой. Двадцать четыре года мы его, как маленького. Его ж на минуту одного оставить было нельзя. А тут на даче… Опомнились через пять минут, а его уже нигде… Я вокруг каждую веточку поднял, в каждую ямочку заглянул! Отпуск кончился, но я все равно каждый выходной туда езжу. Два месяца уже. Пойми, пожалуйста, человек хороший, – посетитель всхлипнул, – раз я уж сына сохранить не сумел, то хотя похоронить его должен по-человечески…
– Вы думаете, я не хочу вам помочь? – почему-то обиделся Панов. – Пробовал уже – не получается с этими вашими фотографиями.
– А ты еще попробуй. Попробуй, сынок! Ну! – он схватил Панова за руку и тому показалось: что-то мелькнуло перед взором. Он невольно закрыл глаза и инстинктивно накрыл сжимавшую его кисть руку старика свободной ладонью. И вновь что-то разорванно-туманное мелькнуло перед его взором – наплывало и исчезало, потом вдруг показалось солнце на ослепительно-голубом небе – оно нещадно палило; затем солнце исчезло, и перед глазами плеснула вода, мутная, темная. Неясно, как сквозь туман он увидел дерево, одинокое, разлапистое, потом темная вода медленно залило все, и он почувствовал, что задыхается…
Он открыл глаза. Старик смотрел на него в упор с немым вопросом во взоре.
– Вода… Надо искать его в воде, – неуверенно сказал Панов.
– В какой воде? – старик сжал его руку.
– Мутная она такая, грязная. Там еще дерево на берегу. Большое такое, разлапистое, похоже – дуб. Веревка! – вдруг неожиданно для себя выговорил он. – Там на суку веревка, а к ней палка привязана. Знаете, берут такую двумя руками, раскачиваются и прыгают в воду…
– Пруд, – старик отпустил его руку. Взгляд его потух. – Пруд нашего дачного товарищества. Но там искали, – он говорил, как бы сам себе, – да и тело бы выплыло. Тело всегда всплывает… – он вопросительно посмотрел на Панова. Тот в ответ только пожал плечами.
– Боже мой! Камни! – старик вдруг хлопнул себя по лбу. – Как я мог забыть?!
– Какие камни? – удивился Панов.
– Да он всегда камни в карманы собирал, гайки всякие, – раздосадовано махнул рукой старик, – дите. Как наберет… Мы тогда выбросили у него из карманов, но он мог по пути набрать: их вдоль дороги – море. Как же я это забыл?! Надо было сразу весь пруд баграми пройти…
Он заспешил к двери. И вдруг остановился, повернулся к нему и полез в карман пиджака.
– Оставьте! – махнул рукой Панов. – Если все действительно так, вам будут нужнее.
– Спасибо, сынок! – еще раз всхлипнул старик и скрылся за дверью…
Эта история невольно потащила за собой следующую. Спустя несколько дней, вечером, когда Панов, лежа на диване, читал газеты, в дверь позвонили. Открывать пошла жена и вернулась с гостем. Это был здоровенный мужик, лысый, в кожаной куртке и цветастых спортивных штанах. Из штанов выглядывали здоровенные ступни, обтянутые белыми носками не первой свежести.
Едва поздоровавшись, мужик зашарил глазами по комнате и, заметив на стойке в углу телевизор со встроенным видеомагнитофоном, купленный совсем недавно, обрадованно затопал туда.
– Вам что нужно? – Панов сел.
– Вот! – мужик показал ему видеокассету. – Здесь все.
– Что, все?
– Запись. Сынок мой, – деловито пояснил гость. – Две недели уже, как пропал. Понимаешь, – мужик оглянулся и заговорил шепотом – будто его здесь мог подслушать кто-то посторонний: – Когда пропал, я поначалу подумал – на выкуп взяли. У меня это… Бизнес. Два дня звонка ждал. И ничего…
– Я не ищу пропавших без вести! – сердито сказал Панов – гость ему не понравился.
– Да ладно! – мужик отмахнулся от него, как от мухи. – Знаю. Петровичу из моего подъезда ведь нашел, а? Вчера из пруда достали… Да ты не бойся! – мужик полез в карман и достал комок слипшихся купюр. – Я за работу всегда плачу хорошо, а за это – ничего не пожалею!
Панов заметил, как жадно блеснули глаза жены.
– Выйди! – сердито приказал. Она нехотя повиновалась.
Гость включил телевизор, присел рядом. Зашумело, на экране замелькал снег, потом снег исчез, и они увидели мальчика: маленького, пухленького, лет семи. Мальчик был в белой рубашечке, черном галстуке-бабочке и таких черных брючках. Он стоял на цветастом ковре посреди комнаты и насуплено смотрел на них.
