Её лодка на реке,
И мальчик рядом с ней;
С луком и колчаном
Она полна гордости.
Назавтра, в полдень мистер Данфорт ушёл из дома. Было назначено городское собрание или что-то в этом роде, а он всегда был скор на исполнение общественных обязанностей. Добрая хозяйка дома несколько дней хворала. Малеска, всегда нежная сиделка, заботилась о ней с необычным прилежанием. На сердце индианки очевидно лежал какой-то замысел. Её губы были бледны, глаза полны трогательного беспокойства. Через некоторое время, когда усталая старая леди заснула, Малеска подкралась к её постели, встала на колени и со странной покорностью поцеловала сморщенную руку, которая свисала с постели. Поцелуй был таким лёгким, что добрая леди его не заметила, но впоследствии он явился к ней как сон, и как сон запомнилось ей прощание бедной матери.
Уильям — мальчик получил имя в честь отца — в этот день был в капризном настроении. Ему не с кем было играть, поскольку недомогание бабушки закрыло двери для всех незнакомцев. Он пошёл в сад и начал строить крепость из белого гравия, который покрывал главную дорожку. Его работу прервала пара кассиков, которые носились от старой яблони до дальнего угла сада, гоняясь друг за другом и своими быстрыми движениями заставляя дрожать сам воздух.
После этих погонь в солнечных лучах они, привлечённые чем-то в отдалении, унеслись, как пара золотистых стрел, оставив после себя лишь буйные трели.
Мальчик наблюдал за ними огромными глазами, полными зависти. Его очаровала их неограниченная ничем свобода; в этом просторном саду, полном золотистых плодов и ярких цветов, он чувствовал себя, словно в клетке на цепи. В его жилах загорелся туземный огонь.
— О, если бы я был птицей… если бы я мог прилетать домой, когда захочу, и опять улетать в лес — яркий, прекрасный лес, который виден за рекой, но в котором мне никогда не разрешают играть. Как же его любят птицы!
Как всякий ребёнок наедине с собой, мальчик выражал свои мысли вслух, но теперь он прервал свои речи, поскольку ему помешала тень, упавшая на гравий, на котором он сидел.
Это была индейская женщина, Малеска, с натужной улыбкой и со странно диким видом. Она казалась выше и величественнее, чем обычно. В руках она держала лёгкий лук с пучками жёлто-малиновых перьев. Когда Малеска увидела, как загорелись глаза мальчика при виде лука, она достала стрелу из колчана, который скрывала под одеждой, и приладила её к тетиве.
— Смотри, чему нас учат в лесу.
Над садом кружились две птицы, их оперение сверкало в солнечном свете, и в воздухе разносились восторженные трели. Малеска с былым лесным изяществом подняла лук… Слабый звон тетивы… Резкий свист стрелы… И одна птица с печальным вскриком упала на землю, дрожа, как сломанный цветок тюльпанного дерева.
Мальчик вскочил… его глаза загорелись, тонкие ноздри раздулись, во всех его чертах проявились дикие инстинкты.
— И ты научилась этому в лесу, Малеска? — жадно спросил он.
— Да. Хочешь, и тебя научу?
— О, да… дай же мне лук… скорей, скорей!
— Не здесь. Мы учимся в лесу. Пойдём со мной, и я всё тебе покажу. — При этих словах Малеска побледнела и задрожала всем телом. Что, если мальчик откажется с ней пойти?
— Что? Мы поплывём по реке в этот ярко-золотой лес, да, Малеска?
— Да. По реке, которая сияет, как серебро.
— Ты возьмёшь меня? О боже… Но как мы поплывём?
— Тише, не кричи так. В прекрасной маленькой лодке.
— С белыми парусами, Малеска?
— Нет, с вёслами.
— Ах!.. Но я не могу с ними управиться; однажды дедушка мне разрешил, а я не смог.
— Я могу.
— Ты! Ну, это ведь не женская работа.
— Но в лесу этому учится каждый.
— И я научусь?
— Да!
— Послушай, тогда пойдём к дедушке, и пусть он нам разрешит; я хочу стрелять, и бегать, и жить в лесу… пойдём, Малеска. Скорей, или кто-нибудь закроет ворота.
