Вся компания настроилась уйти, ничего не купив. Дамы подпускают друг другу шпильки, а пиджаки тем временем переходят из рук в руки, летают туда-сюда, с прилавка на вешалку, с вешалки на прилавок.
— У Обермейера…
— Мама, прошу тебя!
— Значит, идем к Обермейеру.
— Только потом не говорите, что я вас туда потащила!
— А кто же еще?
— Нет, я…
Напрасны все попытки Пиннеберга вставить хоть слово. Наконец, доведенный до крайности, он озирается вокруг, видит Гейльбута, Гейльбут поймал его взгляд… Это крик о помощи.
И в ту же минуту Пиннеберг решается на отчаянный шаг:
— Будьте добры, примерьте еще вот этот, — обращается он к господину.
И надевает на него шестидесятимарковый пиджак, вызвавший столько споров, а надев, тут же заявляет:
— Простите, я вам не то предлагал, — и замирает в восхищении: — Вот этот вам к лицу.
— Ну, Эльза, если ты имела в виду этот пиджак…
— Я все время говорила, этот пиджак…
— Франц, теперь сам скажи…
— Сколько он стоит?
— Шестьдесят, сударыня.
— Но, дети, за шестьдесят это просто безумие, по теперешним временам шестьдесят… Если уж вы обязательно решили купить у Манделя…
Мягкий, но уверенный голос за спиной у Пиннеберга произносит:
— Вы остановились на этом пиджаке, господа? Наша самая элегантная модель.
Молчание.
Дамы смотрят на господина Гейльбута. Господин Гейльбут стоит перед ними — высокий элегантный брюнет.
— Вещь стоящая, — выдержав паузу, прибавляет Гейльбут. Затем он кланяется и проходит дальше, скрывается, исчезает за одной из вешалок. Уж не был ли это сам господин Мандель?
— За шестьдесят марок можно требовать, чтобы это была вещь, — недовольным голосом говорит старуха, но уже не таким недовольным.
— А тебе нравится, Франц? — спрашивает белокурая Эльза. — В конце концов тебе его носить.
— Пожалуй, да, — говорит Франц.
— Если бы еще подходящие брюки…— подает голос золовка.
Но с брюками дело обстоит не так трагично. Ведь очень скоро сходятся во вкусах, выбирают даже дорогие брюки. Чек выписан в общей сложности больше, чем на девяносто пять марок, старая дама еще ворчит: «Я вам говорю, у Обермейера…» Но никто ее уже не слушает.
Возле кассы Пиннеберг провожает их поклоном, особым поклоном. Затем возвращается к прилавку, он горд, как полководец после выигранного сражения, и измотан, как солдат после того же сражения. У полки с брюками стоит Гейльбут и поджидает Пиннеберга.
— Спасибо, — говорит Пиннеберг. — Вы меня выручили.
— Нет, Пиннеберг, — говорит Гейльбут. — Вы бы и сами их не упустили. Вы бы не упустили. Вы — прирожденный продавец.
О ТРЕХ ТИПАХ ПРОДАВЦОВ. КАКОЙ ТИП НРАВИТСЯ ЗАМЕСТИТЕЛЮ ЗАВЕДУЮЩЕГО ИЕНЕКЕ. ПРИГЛАШЕНИЕ НА ЧАЙ.
Сердце Пиннеберга разрывалось от счастья. — Вы в самом деле так думаете, Гейльбут? В самом деле думаете, что я прирожденный продавец?
— Вы же сани это знаете, Пиннеберг. Вам нравится продавать.
— Мне нравится иметь дело с людьми, — говорит Пиннеберг. — Мне хочется докопаться, что это за люди, с какой стороны к ним лучше подойти и как уговорить их на покупку. — Он глубоко вздыхает. — Это верно, я редко упускаю покупателя.
— Это я заметил, — говорит Гейльбут.
— А потом разве это покупатели? Это настоящие жмоты, разве они пришли для того, чтобы купить? Они только приценяются, на все фыркают да выжимаются.
— Таким никто не продаст, — говорит Гейльбут.
— Вы продадите, — уверяет его Пиннеберг, — обязательно продадите.
— Может быть. Нет, не продам. А может быть, иной раз и продам, потому что я внушаю людям страх.
— Видите ли, вы очень импонируете людям, — говорит Пиннеберг. — При вас они стесняются так задаваться, как им хотелось бы. — Он смеется. — А при мне ни один дурак не стесняется. Я всегда должен влезть к ним в душу, угадать, что они хотят. Вот поэтому я отлично знаю, как они теперь будут злиться, что купили такой дорогой костюм. Будут сваливать друг на друга, и никто не будет знать, зачем они его купили.
— Ну, а вы, Пиннеберг, как считаете, почему они его купили? — спрашивает Гейльбут.
Пиннеберг в полном смущении. Он лихорадочно думает.
— Гм, сейчас я тоже уже не пойму… Они все сразу трещали, перебивали друг друга… Гейльбут улыбается.
