— Хорошо, — говорит он. — А ты постарайся прийти пораньше, чтобы Малыш не оставался так долго один.
— Постараюсь. Быть может, удастся вернуться к половине шестого. Ты уедешь в час?
— Да, — говорит он. — В два надо быть на бирже.
— Ничего не случится, — говорит она. — Конечно, страшновато оставлять Малыша одного. Но пока ничего не случалось.
— Не случалось — до первого разу.
— Не говори так. Почему нам все время должно не везти? Сейчас я зарабатываю штопкой и чинкой, нам не так уж плохо живется.
— Да, — медленно произносит он. — Да, конечно.
— Милый! — говорит она. — Не всегда же так будет. Не вешай носа. Будет и на нашей улице праздник.
— Я женился на тебе не для того, чтобы ты меня кормила, — упрямо говорит он.
— Но я и не кормлю тебя, — говорит она. — Это на мои-то три марки? Какая чепуха! — Она что-то соображает. — Слушай, милый, ты не хотел бы мне помочь?.. — Она колеблется. — Дело не из приятных, но ты мог бы здорово меня выручить…
— Да? — с надеждой спрашивает он. — Все что угодно.
— Недели три назад я чинила белье у Рушей на Садовой улице. Два дня — шесть марок. Денег я еще не получила.
— Ты хочешь, чтобы я сходил за ними?
— Да, — отвечает она. — Только чтоб без скандала, обещаешь?
— Да, да, — говорит он. — Выцарапаю и так.
— Вот и прекрасно, — говорит она. — Одной заботой меньше. А теперь надо идти. Будь здоров, мальчуган. Будь здоров, Малыш.
— Будь здорова, моя девочка, — говорит Пиннеберг. — Не очень-то надсаживайся на штопке. Парой меньше, парой больше — не все ли равно. Помаши маме, Малыш.
— Будь здоров, Малыш! — говорит она. — А сегодня вечером прикинем, что нам посадить в саду будущей весной. У нас будет пропасть овощей! Обдумай это заранее.
— Ты лучше всех, — говорит он. — Лучше тебя нет на свете… Ладно, хорошо, обдумаю. Привет, женушка.
— Привет, муженек.
Он держит ребенка на руках, и они глядят, как она идет по садовой дорожке. Они кричат, смеются, машут руками. Затем раздается скрип калитки: Овечка выходит на дорожку между дачными участками. Когда ее не видно за домами, Малыш кричит: «Мам-мам!»
— Мам-мам скоро придет, — утешает его отец.
Наконец она исчезает из виду, и они возвращаются домой.
МУЖ В РОЛИ ЖЕНЫ. ХОРОШАЯ ВОДИЧКА И СЛЕПОЙ МАЛЫШ. СПОР ИЗ-ЗА ШЕСТИ МАРОК.
Пиннеберг посадил Малыша на пол, дал ему газету, а сам занялся уборкой комнаты. Газета была такая большая, а ребенок был такой маленький, он долго возился, пока развернул ее. Комната была совсем небольшая, девять квадратных метров, и в ней стояли только кровать, два стула, стол и туалетный столик. Вот и все.
На развороте газеты Малыш увидел картинки и радостно сказал: «Ка!» и в восторге взвизгнул: «И-и!» Отец подтвердил его открытие. «Это картинки, Малыш!» — сказал он. Всех мужчин Малыш называл «пап-пап», всех женщин — «мам-мам», он очень оживился и сиял от счастья — вон сколько их в газете!
Пиннеберг положил простыни и подушки проветриваться на подоконник, прибрал комнату и перешел в кухню. Кухня была размером с полотенце — три метра в длину, полтора в ширину, а плита была самой маленькой плитой на свете, с одной только конфоркой; плита испортила Овечке немало крови. Здесь Пиннеберг тоже прибрался, вымыл посуду — эта работа его не тяготила, и подметал и вытирал пыль он тоже охотно. Но потом пришлось чистить картошку и морковь к обеду — этого он не любил.
Когда все дела были переделаны, Пиннеберг вышел в сад и осмотрел свои владения. Домик с маленькой застекленной террасой был совсем крошечный, и тем огромнее казался участок почти в тысячу квадратных метров. Но он был совершенно запущен. Он достался Гейльбуту по наследству три года назад и с тех пор не обрабатывался. Быть может, клубнику еще удастся спасти, но перекопать грядки будет очень трудно: все заросло бурьяном, пыреем и чертополохом.
После утреннего дождя небо прояснилось, было свежо — но выбраться на воздух Малышу не повредит.
Пиннеберг возвратился в дом.
— Так, Малыш, теперь поедем гулять, — сказал он и натянул на сына шерстяной джемпер и серые рейтузы, а на голову надел белую лохматую шапочку.
Малыш запросил «ка-ка», И отец подал ему карты.
