— Неужели это наша Стелла?
— Какая Стелла? — спросил скрипач.
— Ты не знаешь. У нас до войны была наездница наша воронежская, она еще не вернулась из эвакуации. Лошадей своих она бросила, не до того было. А главная у нее была лошадка — Стелла, вот эта лошадь похожа на нее...
— Это надо узнать, — сказала я.
— Да ее не спросишь. А впрочем, попробуем... распрягай! — крикнул дирижер возчику. А сам притащил откуда-то толстую пачку нот, разыскал в ней тот вальс, под который чаще всего работала наездница.
Тем временем лошадь, освободившись от упряжки, беспокойно затопталась на месте, а потом подошла и встала в проход на манеж. Встала и окаменела. Если бы не ноздри, которые дрожали, жадно втягивая воздух, можно было бы подумать, что это изваяние.
Дирижер, не спуская глаз с лошади, поднял палочку. Музыканты заиграли. Боже мой, что сделалось с лошадью. Будто бы ток прошел у нее по спине. Секунду она стояла, не двигаясь, а затем, выждав такт, наклонив голову, ритмично пошла по кругу. Она шла, не поднимая глаз, осторожно, как по льду, наверное, ей казалось, что это сон...
Музыканты плакали. Второй тур музыканты стали играть в мажоре, а лошадь, все вспомнив, гарцевала, она делала какие-то восьмерки, пируэты и реверансы. К концу вальса она, встав сначала на одно колено, а потом на другое, раскланивалась пустым стульям.
Она представляла себе и публику, и аплодисменты — она была актриса!
Вечером я услышала в открытое окно, как возчик въехал во двор.
Осторожно, стараясь не причинить лошади боли, возчик распрягал ее, а потом тщательно расчесывал ей гриву и хвост, о чем-то разговаривая с ней. Я вышла во двор.
— Артистка! — крикнул он мне радостно. — Как вы! Я ж говорил вам — война... А к примеру вам сказать, я не возчик, я ж наборщик. А как мне в последний год войны осколком глаз выбило, я пока вот сюда пристроился. Сегодня отвезу вас на вокзал и дам Стеллочке два выходных, пусть отдохнет. Я мазь достал у ветеринара, залечу ей все ссадины, все раны, и как вернется ее хозяйка, я сам отвезу ее и сдам в лучшем виде. Я, может быть, еще билетик куплю в цирк, сяду в первый ряд и похлопаю ей. Узнает она меня?
— Узнает, — сказала я, — непременно узнает.
Я подала Стелле сахар на ладони. Теплыми губами, осторожно она стала вбирать кусок за куском.
— Я пойду пешком, — сказала я ей, — отдыхай. Я в эвакуации тоже работала не по специальности, все обойдется, потерпи.
Лошадь не спускала с меня глаз, втягивая, может быть, знакомый ей запах духов...
У калитки я обернулась. Повернув а мою сторону свою красивую голову, Стелла смотрела мне вслед. Мне показалось, что она улыбнулась.
Поезд замедлил ход.
— Вот и наш Минск, — сказал молодой морячок, мой сосед по купе. — Вы в нем не бывали?
Я вглядывалась в незнакомое мне очертание вокзала.
— Нет бывала...
Тогда была моя первая гастрольная поездка, был год моему сыну, был июнь сорок первого года...
В тот приезд меня встретили на вокзале родственники и повезли прямо к себе, на улицу Володарского, где в небольшом домике с балконом была уютная квартира известного в Минске профессора Клумова.
Тетя и дядя не знали, куда посадить любимую племянницу — артистку Художественного театра. Они пошли на первый же спектакль «Школы злословия». Из женщин им больше всего понравилась Андровская и... племянница.
Правда, племянница говорила только: «Кушать подано», но зато как она это говорила! После спектакля за ужином было решено накупить билеты на все спектакли, а завтра днем поехать на открытие искусственного озера — гордость минчан.
На другое утро я проснулась рано. Надев халат, услышала странный, ни на что не похожий звук и вышла на балкон. Далеко, в ясном голубом небе реяли самолеты. От них что-то отделялось.
...Нет, я не верила, что это война, что так вдруг может измениться вся наша жизнь Но очень скоро в городе появились беженцы из Бреста, на Минск упали первые бомбы, вспыхивали пожары, рушились дома...
Неизвестно для кого и для чего мы играли спектакли при почти пустом зрительном зале, прерываемые воздушными тревогами.
На третьем спектакле в зале было только два пожарника. Город бомбили неистово. Мы, не доиграв спектакля, решили добраться до гостиницы, и через час после нашего ухода в театр попала фугаска. Нас эвакуировали на грузовике без вещей. Тетя и дядя пришли со мной проститься.
