Его трезвый, неподверженный эмоциям ум оценит все, что со мною произошло, и выдаст адекватный произошедшему вывод, а также советы, которые помогут довести дело до конца.
Но сначала нужно было выполнить его прошлые поручения и, главное, поговорить с Инной Николаевной и Георгием, который, очевидно, стал свидетелем преступления — похищения четверых детей… Расплатившись с водителем, подозрительно оглядевшим и меня, и три моих десятки, я быстро нашел дом Галиной учительницы.
По странной случайности, рядом с ним была круглосуточная аптека, где я купил упаковку таблеток с экстрактом валерианки, которую тут же и принял. Подождал несколько минут, сидя на скамейке в темноте парковой аллеи, пересекающейся с улицей имени Бахметьева, а затем, полностью взяв себя в руки, перестав со страхом и неуверенностью заглядывать в будущее, ощутив внутренний подъем и успокоение, отправился к Галиной учительнице в гости.
После первого же звонка из-за двери донеслись торопливые мелкие шаги приближающейся Инны Николаевны, а затем ее испуганный голос спросил:
— Кто там?
Чуть не сказав: «Это Мареев», я успел себя одернуть и ответил:
— Это я, Инна Николаевна, Алексей Петрович.
Она тут же открыла, узнав мой голос, и с облегчением вздохнула, искренне улыбаясь:
— Ну, наконец-то вы приехали! Мы тут сидим и вдвоем боимся!.. Просто кошмар какой-то!..
— Добрый вечер, Инна Николаевна, — кивнул я. — Ну, где тут у вас мальчик?
Ранее разыскиваемый мной Гера не замедлил появиться в дверном проеме, ведущем в зал, и, чуть приоткрыв рот, внимательно смотрел на меня.
В глазах у него стояло какое-то невысказанное несчастье, он весь был напряжен и, готов поклясться, чего-то до судорог боялся.
Кажется, он совсем недавно перенес какое-то тяжелое потрясение, что-то его очень сильно напугало. Выглядел он, по крайней мере, очень пришибленным.
И мне показалось, что я уже где-то встречал его.
Или видел человека, сильно на него похожего. Но память отказывалась служить, явно ссылаясь на перегруженность лекарственными препаратами.
Я скинул ботинки, натянул предложенные тапочки, аккуратно запер входную дверь, повесив еще и цепочку, окинул взглядом небольшую уютную двухкомнатную квартиру явно незамужней учительницы и, кивнув, вместе с хозяйкой и парнем вошел в зал, освещенный мягким светом настенных бра.
— Вам чай, кофе, сок? — спросила учительница.
Я подумал о том, где она берет деньги, но затем вспомнил, в КАКОМ КЛАССЕ эта молодая женщина преподает, — а ведь она наверняка ведет частные уроки…
— Сок, — ответил я. — Кофе ни в коем случае.
— Сейчас будет, — кивнула Инна Николаевна; как мне показалось, чем-то очень довольная, и выскользнула из комнаты на кухню.
«Все-таки, — отметил про себя я, — сколько в ней грации. Красивая. Наверняка все ученики бегают за ней, как щенята».
Усевшись в удобное кресло напротив сидящего на диване испуганного и зажатого подростка, я внимательно оглядел его, непринужденно улыбнулся и начал беседу:
— Меня зовут Алексей Петрович, я дядя Гали Вересовой, она тебе обо мне, наверное, рассказывала.
Он медленно кивнул, затем добавил вслух:
— Угу… То есть да. Рассказывала, — и посмотрел на меня столь же внимательно, как я на него минуту назад.
Глаза у него были темные, даже немного буравящие, пронзительные, что довольно часто встречается у трудных подростков; сейчас в них застыли страх и горечь. Я подумал о том, что же могло так напугать его, и решил, что это было похищение, нечаянным свидетелем которого он стал.
Парень был тощий, лохматый, одетый неплохо, даже богато, но носящий хорошую одежду без чувства, с которым ее надо носить; он был неуверен в себе, пуглив и закомплексован, это я мог сказать после первого взгляда безо всякого знания психологии.
Но что еще в нем сразу же было заметно — это интеллигентность, какая-то юношеская «светлость», недоступная большинству современных детей-гопов, явно проницательный ум, в нем даже чувствовалась порода, о которой говорили сдержанные манеры и чуть горбатый, выступающий нос; ко всему прочему он был курчавый, темноволосый.
— А вы вправду победитель сафари? — неожиданно спросил мальчишка, в глазах которого на мгновение всколыхнулось подобие интереса, перекрывшего прежнюю испуганную, зажатую тусклость.
