— Прекрасное ружье, — хвалился Егор, — редкое. Специальный заказ. Не ружье — лазер. — Егор погладил ружье и, переломив его, зачем-то понюхал патронник. — А на свет взгляни — какие каналы… Лучи, а не каналы, лучи лазера.
Потом он демонстрировал электрогитару с верньерами для регулирования громкости и тембра. Подключил ее к радиоприемнику, рубанул по струнам. И был такой гром, что стекла в окнах задребезжали.
Жена его, Надя, всплеснула руками и сказала испуганно:
— Ты сдурел, что ли?
— Ничего, — успокоил ее Егор. — Надо, чтобы человек ощутил всю мощь инструмента. Сейчас сыграю, — сказал Егор. — Опять вальс Наполеона. — А вот, — спохватился он и сунул руку за спинку дивана. — Погляди-ка! — Он показал красную кожаную сумку и принялся извлекать из нее охотничьи ножи, топорик, вилку, ложку. Все это было добротное, тяжелое и сверкающее. — Ведь ценности, а?
— Ценности, — согласился я.
— Все это Васильку оставлю, сыну. Ты видел моего Василька? Бабуся! — позвал он громко. — Василька сюда! Где он там?
Бабуся принесла Василька. Голубоглазый, краснощекий Василек потянулся, улыбаясь к отцу.
— Ух ты, бутуз, — Егор уткнулся лицом в голый животик Василька. — Ах ты ж, бездельник!
Василек от щекотки засмеялся, замахал толстыми ручонками.
— Хорош? — спросил меня Егор.
— Герой, — сказал я.
Весь дом вскоре наполнился запахом жареных грибов. Надя позвала нас обедать. За столом собралась вся семья: бабуся с Васильком на коленях, который размахивал суповой ложкой, словно саблей, Надя, надевшая по такому случаю нарядное платье и приколовшая к ушам золотые сережки, и Егор в просторной белой рубашке, распахнутой на груди.
— Значит, решился? — спросил он, взглянув на меня.
— Решился.
— И правильно сделал. Завтра же введу тебя в курс дела, примешь свое хозяйство.
— Я вот думаю о жилье, — сказал я.
— Устроим. Поживешь с недельку у меня. Как гость, — уточнил он. — А потом... Договорился я тут с нашей комендантшей, Еленой Ивановной. Она сдаст тебе комнату. Отличная женщина, культурная. Тебе понравится. Живет вдвоем с меньшим сынишкой. Старший в армии. Муж ее помер после аварии, был шофером... А потом я дам тебе дом. Сейчас свободных нет. Но строим. Если решишь осесть — дам. К будущей осени, например, через годик. Может и женишься к тому времени, — подмигнул он. — А пока, значит, поживешь у Елены Ивановны. Работу начнешь с того, что организуешь в клубе ремонт — надо побелить, покрасить.
Должно быть, я сделал большие глаза, услыхав о ремонте, потому что Егор поспешил меня успокоить:
— Дело простое. Я тебе помогу. Главное, чтоб ты проявил свой вкус, где чего подмалевать, как что расположить — картины там, портреты, наглядную, значит, агитацию... Уловил?
— Уловил, — ответил я.
— Ну вот и хорошо, — сказал Егор и положил мне руку на плечо. — Не бойся, не жалей голоса — и все пойдет. То есть, ты извини, — спохватился он, — что я про голос… Просто к слову пришлось. Просто многое придется брать горлом. А вообще-то, как оно у тебя?
— Нормально, — сказал я. — Пока…
— Тогда давай попоем. Наденька, принеси гитару, — попросил он жену. — Ген-Геныч большой мастер играть, я тебе говорил про это. А сейчас услышишь… Эх, вспомним, как, бывало, певали в институте, в объединенном хоре. Там мы с тобой, Ген-Геныч, кажется и познакомились?
— Да, — ответил я.
