Дом был заперт — Антон Сергеевич еще не вернулся. С досады Дима хватил по двери ногой. В замке что-то звякнуло и дверь отворилась. Вероятно, Антон Сергеевич в спешке неплотно запер ее.
Дима остановился в нерешительности: входить или обождать на улице? Начавшийся дождик помог решить вопрос. Дима вошел в комнату и присел на стул у двери. Он твердо решил дождаться Антона Сергеевича.
Мимо дома проехала автомашина. От сотрясения тихо отворилась дверца печи. Дима встал, нагнулся, хотел закрыть дверцу и… увидел свою фамилию. Она была написана на клочке бумаги, валявшемся на полу у печки. Подняв бумажку, Дима вгляделся — и не поверил своим глазам. Это был обрывок крупномасштабного плана школы с папиной подписью. План из папки!
Дима стоял посреди комнаты, судорожно сжимая в руке бумажку. Вихрем проносились обрывки мыслей.
Чужой портфель… Папин фронтовой друг… Маме ничего не говорить… Папки… Мотоцикл… Поездка в Н… «Будь на углу Шиловской и Некрасовской»… Значит, у научно-исследовательского института… Мама говорила, что в институте завершена очень важная работа… Обрывок плана школы у печки… Нет, не школы, ведь там теперь институт…
Институт! Антону Сергеевичу зачем-то понадобился план института! А потом он его порвал и…
Не смея верить себе, но уже твердо зная, что догадка верна, Дима распахнул дверцу печи. Там лежала куча пепла и обгоревших бумаг. Вот еще обрывки плана… А это что за клочок газеты? «…двиг сержанта Павлико… Танки шли на позиц… кинулся им навстречу с гранат…»
Слово в слово, как рассказывал Антон Сергеевич. Он просто выучил наизусть эту статью. И вот здесь в газете напечатан папин портрет. Тот, что на карточке. Антон Сергеевич просто переснял его…
Он никогда не знал папу. Он все выдумал… Но для чего? Зачем ему это потребовалось? Неужели…
Он враг! И Михаил Михайлович — тоже враг!
Враги! А он их пособник. Да, да, пособник… Он сам, своими руками отдал им план. Они купили его, бросили подачку — двадцатипятирублевую марку Ньясаленд. И он ничего не видел, ничего не понимал…
Немедленно к маме! Рассказать ей все! Еще можно поймать этих бандитов.
Нет! Нельзя впутывать маму в эту историю. Она ничего не должна знать — у нее ведь слабое сердце.
В милицию — вот куда нужно… Но уже без четверти шесть! А в шесть они будут его ждать.
Значит, сам, только сам…
К шести часам дождь перестал, но по всему чувствовалось, что ненадолго. Попрежнему торопливо ползти по небу, чуть не задевая антенны, угрюмые рваные облака. Шумели деревья, подрагивая листвой, прошитой дождем и ветром. Даже задорные воробьи не решались высунуть нос из-под стрех и сидели там, озабоченно чирикая.
Холодная капля сорвалась с проводов и шлепнулась Диме прямо на шею. Он зябко поежился. Сколько придется ждать? Ведь так можно совершенно окоченеть. Да и мотор…
Дима попробовал его завести. Нет, ничего, мотоцикл сразу же послушно заурчал. Безотказная машина!..
Сейчас уже, наверно, половина седьмого. Они запаздывают…
Что это? Словно кто-то хлопнул дверью… Вот еще, еще… Стреляют! Это в институте. Забегали в ограде люди… Что там происходит? Неужели они?..
Дима решил подъехать поближе. Но в этот момент совсем рядом раздался знакомый голос:
— Разворачивай! Скорей!
Это был Антон Сергеевич. Но в каком виде! Фуражки на нем не было, китель разорван.
Антон Сергеевич впрыгнул в коляску.
— Поехали… На шоссе!.. — Он говорил отрывисто, никак не мог отдышаться.
— А Михаил Михайлович? — спросил Дима.
Антон Сергеевич махнул рукой и торопливо оглянулся.
— Потом, потом… Давай, скорей…
Дима понял: Михаил Михайлович попался… А этот ушел. Но ничего, дяденька, ничего, «фронтовой друг». Сейчас, сейчас…
Дима напружинился, как перед прыжком. Все рассчитано. Доехать до угла, потом поворот налево. Несколько домов — и милицейский участок. Резкий тормоз и…
— Прямо, прямо! Не смей поворачивать! Продырявлю! — слышит Дима. Он скашивает глаза на Антона Сергеевича и цепенеет. Где протез? Нет протеза. Вместо него совершенно здоровая рука и в руке пистолет. Из маленького черного отверстия на Диму смотрит смерть.
— Пронюхал уже, да?.. Выезжай на шоссе. Сбавишь скорость — убью.
