У Вани был пропуск, который давал ему право ходить в любое время дня и ночи но дорогам и селам. В его кожаной сумке лежали распоряжения шефа сельскохозяйственной комендатуры, в носках башмаков - почта партизан.
В лес он уносил записки от Глинского (так звали хромого) пли от Смоляка. Из лесу доставлял указания комиссара партизанского отряда, а иногда и листовки. Часто Василий Иванович Глинский передавал Смоляку сразу две записки. Одну Ваня клал в сумку, другую - в носок башмака. Смоляк делал на совесть то, что велела записка, положенная в башмак, потому что это был приказ партизан - приказ Родины.
Ваня охотно выполнял задания Василия Ивановича Глинского, особенно после того, как бабушка рассказала, что дядя Вася в гражданскую войну вместе с дедушкой служил в красной кавалерии и тогда был ранен в ногу.
Передавал Глинский донесения партизанам почти у всех на виду. Делалось это очень просто. Василий Иванович, увидев Ваню, улыбался и как бы между прочим спрашивал:
- Ну, малыш, не жмут башмаки?
- Да нет, слишком свободны,- отвечал Ваня.
- А ты возьми бумаги в носок натолкай. Вот хотя бы эту бумажку.
Ваня расшнуровывал башмак и совал в носок бумагу, которую давал Василий Иванович.
- Ну как, хорошо теперь?
- Теперь хорошо.
- А вот это отнеси старосте.- Глинский клал письмо в сумку.
Когда Ваня возвращался в комендатуру, Глинский спрашивал:
- Жмут башмаки?
- Жмут малость. Бумаги, кажется, лишней натолкал.
Это означало, что у него есть для Глинского почта из отряда.
Ваня не знал, что было в записках, которые он носил в носках башмаков. Но всякий раз вскоре после того, как он передавал донесение в партизанский отряд, партизаны перехватывали обоз с хлебом, мясом, овчинами, льном и поворачивали его в лес.
Иногда солдат, задержавший когда-то Ваню у шлагбаума, спрашивал, нет ли в сумке и для них вестей. Листовка, которую Ваня им поднес в корзине с ягодами, делала свое дело…
В этот вечер но пути из комендатуры Ваня зашел в Заболотье к своему дружку Мише Артошке. Засиделся. Миша рисовал очень смешную карикатуру, а Ваня, кузнец дед Данила и его сын Викентий наблюдали за его работой, смеялись, давали советы.
- Ты, Мишенька, спрячь эту картинку. Придут партизаны - передашь им,- сказал дед Данила, когда рисунок был готов.
- Зачем?
- Как зачем? Они в газетке пропечатают. Пусть люди посмеются…- Дед взял рисунок в жилистые руки.- Ну что, фриц, отведал медку?
- К-к-как они его р-разукрасили! - высунув из-за спины деда голову, добавил Викентий.
Фриц - пожилой солдат, денщик Гемлера - того самого офицера, что задержал Ваню с листовками. В деревне он всем осточертел - всюду рыщет, бесцеремонно забирает все, что ему понравится: хорошую рубашку, шапку, полотно, сало. Детишкам покоя не дает: то дрова заставит колоть, то возле дома, где живет Гемлер, дорожки посыпать песком, то яблоки носить из сада. Захотелось Фрицу медку, сунул он в улей свой длинный веснушчатый нос, а что из этого вышло, и было изображено на Мишином рисунке.
- Глаза-то, глазищи какие! - не унимался дед.- Ты хорошенько спрячь картинку, внучек. Партизанам это будет очень интересно.
- А-а, я лучше ее Фрицу к спине приколю…- протянул руку Викентий.
Дед отстранил сына.
- Пустой разговор. Он тебе как приколет…
- Порви-ка ты лучше, Миша, эту бумажку. Не ровен час немцам па глаза попадется,- встревоженно сказала мать Миши.
- Погоди, Ганна, уж больно жалко рвать такую картинку.
- Дай-ка, Миша, мне рисунок,- предложил Ваня.- К нам партизаны чаще заходят.
- И тебе он ни к чему,- возразила тетя Ганна,- одни неприятности могут быть. Шагай-ка домой. Мать там где-то ждет…
- Мама меня не ждет,- ответил тихо Ваня и, вдруг оживившись, добавил: - А рисунок я все же возьму.- Он свернул лист трубочкой, сунул в карман, нахлобучил шапку и, попрощавшись с порога, толкнул дверь плечом.
- Шустрый какой,- проговорил дед.
- Чей он? - спросила Ганна.
Миша ужо был научен конспирации и только пожал плечами:
- Из Веселой Поляны.
- Далеко ж ему топать,- посочувствовал дед п тоже стал собираться домой.
Дорогой Ваня думал о маме. Как бы в самом деле было хорошо, если б она ждала его! «А вдруг она приехала из Крыма?» Несмотря па всю несбыточность этой надежды, Ваня ускорил шаг. Башмаки цокали по асфальту: «Ждет, ждет, ждет». И эхо в лесу отзывалось протяжно: «Жде-о-т, жде-о-т, жде-о-т…»
