Перебравшись через низенький парапет, отгораживающий парк от улицы, мы оказались в нескольких десятках метров от здания бывшего пожарного депо.
У настежь открытых ворот гаража знакомый мне парень вхолостую гонял двигатель новенького «ЗИЛа». Через открытую дверцу было видно, как он изо всей силы давит на педаль газа, отчего мотор исступленно ревел, как самолет на взлетной дорожке.
– Привет! – Он тоже узнал меня и, перекрывая шум своим могучим басом, крикнул: – Мыслителя нет, не поднимайтесь напрасно!
– А где он? – спросил я, хотя никаких особых дел к Головне у меня не было.
– В дирекции. Увольняться решил.
Это было что-то новое.
– Скоро придет?
Парень свесился с сиденья, чтобы услышать, о чем я спросил.
– С полчаса как ушел. Вот-вот заявится.
Мы с Сотниченко отошли в сторонку.
– Это тот самый мыслитель – Головня? – спросил он.
– Тот самый, – кивнул я. – Ну что, подождем?
– А зачем он вам?
Откровенно говоря, я не знал, что ответить. Ну, увольняется Леонид Осипович, ну и что? Нашел, наверное, вышку побольше. На встречу с ним я не рассчитывал, да и времени у нас оставалось совсем немного: скоро с вокзала должен был вернуться Логвинов, а мы договорились, что будем ждать его в райотделе, чтобы узнать, как прошла встреча с Клавдией Степановной – отправительницей телеграммы на имя Вышемирского-старшего.
– Ладно, пойдем, – поразмыслив, сказал я.
Но недаром, видно, говорится: чему быть, того не миновать. Не успели отойти от гаража, как впереди послышался шорох и хруст веток. Прямо на нас двигался коренастый, плотный человек. На его голове белела большая панама типа тех, что были в моде у курортников лет пятнадцать назад, так называемые «санаторки». Мы посторонились, чтобы пропустить его, и он стремительно прошел мимо. Сделал несколько шагов, потом остановился и круто обернулся.
– Владимир Николаевич? – Это был Головня. – Вы ко мне?
– Да нет. Гуляем вот с товарищем.
– Все равно рад вас видеть!
«Так-таки рад?» – хотел сказать я, но воздержался.
– Вы, я слышал, увольняетесь?
– Это потом, потом. – Он дотронулся до моего плеча. – Отойдемте в сторонку, мне пару слов сказать надо...
– Слушаю вас.
– Я сам к вам собирался, Владимир Николаевич... Вы, конечно, думайте обо мне все, что хотите, но Головня честный человек! Я свое отсидел и снова попадать туда, – он соорудил квадратик из четырех пальцев, – не собираюсь. Вчера, только вы ушли, заявился ко мне один человечек и сделал одно заманчивое предложение. Вам это должно быть любопытно... Человечек этот не поленился газетки поднять за тот период, когда о нас писали, – продолжал он, – вычитал в судебном очерке о взятках, мою фамилию разыскал. Ему, видите ли, показалось, что я типичный уголовник и горю желанием отомстить Вышемирскому.
– Вышемирский мертв, – напомнил я.
– То же самое сказал ему я, слово в слово.
– Что же предложил вам этот человек?
– Украсть, – коротко ответил Головня.
– Фамилия его как, если не секрет? – спросил я.
– Фамилии он не назвал, но внешность описать могу. – И Леонид Осипович горячо зашептал мне в самое ухо.
– Я знаю, кто это. Спасибо большое, – искренне поблагодарил я. – Вы нам здорово помогли.
– Правда?! – Он нашел в темноте мою руку и крепко ее пожал. – Вот и хорошо, мне даже легче стало. А вы его не упустите?
– Постараемся, – успокоил его я. Вчерашний гость Головни уже сутки, как находился под нашим пристальным наблюдением. – Вы действительно увольняетесь, Леонид Осипович?
– Да вот, решил, – помявшись, ответил он. – Может, в библиотеку пойду, еще не знаю точно... там все-таки книги... – И спохватился: – Только не подумайте, что вы меня переубедили.
– Ну что вы, конечно, нет, – заверил я, и мы попрощались.
Весь обратный путь Сотниченко тактично молчал, а я осмысливал происшедшее.
Похоже, под моими смутными подозрениями начал появляться твердый фундамент. Стал неопровержимым факт: кое-кому понадобился слепой исполнитель. За фактом, как это обычно бывает, потянулась целая цепь предположений: роль исполнителя предназначалась Юрию, но он не захотел (этим при желании можно было объяснить его побег!), тогда предпринимается попытка использовать Головню. И тоже осечка. Вывод: дело Вышемирских приняло неожиданный оборот. В том случае, если мои догадки близки к истине, мы находились накануне неожиданных событий.
