Какие могут быть вопросы? Просьбы – другое дело. Я попросил санкцию на выемку корреспонденции, адресованной Вышемирским, и тут же получил ее.
Мы встали, собираясь идти.
– Владимир Николаевич, задержись, – попросил прокурор. – Есть для тебя кое-что...
Он усадил меня на прежнее место и не спеша подровнял стопку бумаг у себя на столе.
– Не знаю, пригодится тебе это или нет, но мне уже приходилось встречаться с Вышемирским, – сказал он. – Лет пять или шесть назад он проходил свидетелем по одному делу. Времени прошло немало, но когда ты сказал, что профессор в прошлом перенес инфаркт, как-то разом всплыло.
Иван Васильевич подобрал валявшийся на краю стола карандаш и сунул его в стальной стаканчик, а я мельком подумал, что настроение у него, наверное, не всегда такое мирное, если карандаши все же разлетаются по столу, а бумаги оказываются в беспорядке.
– Дело ты найдешь в архиве, – продолжал он. – В подробности вникать не буду, расскажу вкратце. Тогда к нам поступило анонимное письмо. Письмо как письмо, разве что покороче, чем обычно пишут анонимщики. В нем сообщалось, что в одном из учебных институтов берут взятки. Назывались фамилии двух преподавателей. Уголовный розыск устроил проверку. Факты подтвердились. На приемных экзаменах оба преподавателя, фамилии которых назывались в письме, когда за деньги, когда просто по знакомству ставили абитуриентам завышенные оценки. – Иван Васильевич поправил телефонный аппарат. – Я возбудил дело. Началось следствие. Один из подследственных, пожилой болезненный человек, не дожил до суда, умер от инсульта. Второго народный суд приговорил к лишению свободы. Об этом процессе писала и местная и центральная пресса...
Еще одна деталь. Взятки. Шесть лет назад. «Стоп! – подумал я. – Так ведь Юрий, сын Вышемирского, по словам Черпакова, примерно в то же время учился на филологическом факультете!»
– Профессор имел какое-нибудь отношение к делу? – спросил я.
– И да и нет. Оба преподавателя были с его кафедры. Он рекомендовал их в приемную комиссию на период вступительных экзаменов. Только и всего. Следствие установило, что никакого другого отношения к ним он не имел. – Прокурор подобрал со стола канцелярскую скрепку и, поискав, куда ее деть, бросил в ящик стола. – Тогда у меня сложилось вполне определенное мнение о Вышемирском. Он оставлял впечатление человека, далекого от житейских забот, примерно таким я всегда представлял себе человека науки, хотя понимаю, что все это немного книжно и наивно: эдакий убеленный сединами старик с фолиантами под мышкой, сидящий у огромного письменного стола с зеленой лампой, а вокруг книги, книги, книги...
Между прочим, все сходилось: и книги, и фолиант, и стол, и лампа.
– ...Во время допроса он был подавлен, долго не хотел верить в случившееся. На следующий день нам сообщили, что профессора увезли в больницу. – Прокурор вытащил из стального стаканчика карандаш. – Подвело сердце. Приступ был затяжной, во время рассмотрения дела в суде он все еще был на постельном режиме.
– Скажите, а кто был автором анонимного письма? – спросил я. – Вы установили его?
Прокурор бросил карандаш на стол.
– Я уж думал, что ты не спросишь. Автора мы нашли. Им был доцент Черпаков...
2
Не растерянность, нет, сомнения – вот что одолевало меня утром следующего дня. Сомневался во всем. В том, что Вышемирский умер от сердечного приступа. В то же время не мог не верить – передо мной лежало полное, убедительное и категоричное заключение медиков. Секундой позже, противореча сам себе, сомневался, что его смерть носила насильственный характер. Не разделял я и мнения прокурора о том, что в доме профессора была совершена краха. Да и как было не сомневаться? Объективных данных не было, одни догадки, предположения. Как говорится в законе: «Налицо только признаки преступления и... отсутствие обстоятельств, исключающих производство по делу».
Но в чем я сомневался больше всего, так это в том, что не преувеличиваем ли все мы: ну, умер человек, ну, пропала кассета с пленкой, ну, нет на месте денег, мало ли что случается в жизни? Завтра вернется сын Ивана Матвеевича, и окажется, что деньги взял он, но с разрешения отца, и не на что-нибудь, а на приобретение редкого лекарства, а на пленке, скажем, был записан концерт Аллы Пугачевой. Вот будет номер! Оставалось надеяться на такое завтра. В конце концов кто сказал, что в результате нашей деятельности на ком-то обязательно должны защелкиваться наручники?
