— Значит, Рола обо всем знает?
Уайлд решил не отвечать.
— Вы понимаете, зачем мы это сделали, — сказал Саул. — Понимаете, как велика опасность, верно?
— Мне не сразу удалось избавиться от шор своекорыстия, — подхватил Гэвин. — Расти — харизматичный лидер. Он умеет очаровать человека, соблазнить его всевозможными посулами — так, что вы видите только ту чушь, что он вам показывает. А потом до меня достучался Саул.
— Причем без особого труда, — сказал Саул. — Ты уже начинал прозревать.
— Может, и так. Таблетки, непредсказуемое поведение, легкость, с какой он всеми манипулирует. Мне нравилась мысль разрушить общественный порядок и выстроить его заново, но чем больше времени я проводил с Расти, тем яснее понимал, что он не собирается ничего строить. Он хочет уничтожить нашу страну. Разорвать по швам.
— У нас, двоих стариков, много разногласий, — сказал Саул. — Я на одном политическом полюсе, Гэвин — на другом. Но оба мы американцы.
— Может показаться, что наши взгляды противоположны, но они не выходят за пределы нормы.
— Однако Расти это не устраивает. Он хочет, чтобы каждый выбрал свою сторону. Чтобы каждый стал экстремистом.
— Похоже, у него получилось, — заметил Уайлд, не опуская пистолета.
— Что вы хотите сказать?
— Вы похитили ребенка. Отрезали ему палец. Если это не экстремизм…
Лица у них вытянулись. У обоих.
— Думаете, мы этого хотели? — спросил Гэвин.
— Какая разница, чего вы хотели?
— Вот скажите, — начал Саул, — как иначе было заставить Дэша Мейнарда обнародовать эти записи?
— Повторяю: какая разница? Вы сделали выбор. — Уайлд медленно произнес, делая ударение на каждом слове: — Вы. Отрезали. Палец. Ребенку.
Гэвин Чеймберс опустил голову. Саул Штраус старался смотреть на Уайлда, но губы его дрожали.
— Когда мы это сделали, Крах был без сознания. Под наркозом, — сказал он. — Мы свели травму к минимуму.
— Вы его изувечили. Угрожали отрезать ему руку. Допустим, Мейнарды не прислали бы запись. Вы бы осуществили угрозу? Прислали бы им руку их сына?
Наконец Гэвин Чеймберс поднял глаза:
— Скажите, Уайлд, как далеко вы готовы зайти, чтобы спасти миллионы человеческих жизней?
— Речь не обо мне.
— Мы все здесь солдаты, так что речь, черт возьми, и о вас тоже, — сказал Гэвин. — Поле битвы не столь очевидно, но на карте стоят человеческие жизни. Миллионы жизней. И если их можно спасти, изувечив или убив одного человека — пусть даже невинного ребенка, — что, вы не пошли бы на это?
— Вы ступаете на очень тонкий лед, полковник.
— Передовой отряд всегда шагает по самому тонкому льду. Сами знаете. Предпочли бы мы отрезать собственные пальцы, чтобы спасти этих людей? Да, несомненно. Но у нас не было такого выбора. Жизнь не черно-белая, Уайлд. Хотя сегодня люди предпочитают видеть черно-белый мир. Взгляните на онлайн-баталии: там или все хорошо, или все плохо. Но жизнь — это совокупность оттенков серого.
— Даже сейчас, — добавил Саул, — вы держите нас на мушке. И я, и Гэвин готовы заплатить за наш поступок. Мы решили, что у нас нет выбора. Но теперь мы спасли Реймонда…
— Исправили чудовищную ошибку, — кивнул Гэвин. — И это не преувеличение.
— …а если смотреть на вещи в крупном масштабе, мы, пожалуй, спасли всю страну. Запись, которую мы только что разослали, способна изменить ход истории.
Оба замолчали, ожидая, что скажет Уайлд.
Через несколько секунд Гэвин положил ладонь на руку Саула Штрауса:
— Ох, блин.
— Что? — спросил Саул.
— Уайлд все понимает.
— То есть? — Саул нахмурился.
— То есть, — Гэвин посмотрел Уайлду в глаза, — ты еще не приехал, а он уже прятался в гараже.
— И?
— И ждал, Саул. Ждал тебя. Ждал, пока мы не отправим запись.
Молчание.
До Саула дошло. Он повернулся к Уайлду:
— Вы могли нас остановить. Выскочить с пистолетом двумя минутами раньше.
— И запись так и не вышла бы в свет, — добавил Гэвин.
— Но вы этого не сделали, Уайлд. — Оба кивнули. — Вы ступили на тонкий лед вместе с нами.
Уайлд ничего не ответил.
— В конце концов, — сказал Гэвин, — мы всего лишь трое солдат.
— На последнем задании. И вы позволили его выполнить.
— В моем случае, — Гэвин подвинулся так, чтобы заслонить собой Саула, — это верная смерть.
