— По-моему, я знаю причину, — начал он. — У Зорига нет отца. С ним жестоко обращается отчим. Он мальчик нервный и неуравновешенный. Сам он ласковый, но легко ранимый. А у нас нашлись учителя, которые запугивали его. Говорят, что отчим Зорига, в прошлом монах, — человек хитрый. Говорят, он был против того, чтобы Зориг учился. Как раз тогда, когда Зориг разбил стекло, он был здесь. Не исключено, что именно отчим уговорил мальчика бежать из школы. Я думаю, так оно и было.
Слушая, директор чуть заметно кивал головой. Это воодушевляло Долгорсурэна.
— Воспитание детей, — уверенно продолжал он, — дело очень ответственное. Жигмид, видимо, забывает об этом и допускает серьезные ошибки.
— А в чем ошибка Жигмида, в чем он виноват? — спросил Самбу.
— Вместо того чтобы терпеливо объяснить Зоригу его проступок, Жигмид-гуай стал кричать на него, запугивать, угрожать исключением из школы. В этом я и усматриваю ошибку Жигмида. Разве это метод воспитания? Это непедагогично и может привести к тому, что дети станут ненавидеть школу.
— Ты говорил с ним?
— Да. Но он считает, что прав, и еще обиделся на меня.
— За что?
— Не знаю. Жигмид-гуай учительствует много лет. Казалось бы, он должен понять… Я думаю поставить этот вопрос на обсуждение в партийной организации, — закончил Долгорсурэн.
— Правильно, — поддержал его Самбу. — С этим нужно бороться. Боюсь только, что Жигмид не одинок. Многие еще прибегают к подобным методам воспитания.
Открылась дверь. В кабинет вошел Жигмид. Он подошел к столу директора и сердито спросил:
— Ну что вы мне теперь прикажете делать?
— Вы о чем? — удивился Самбу.
Жигмид искоса взглянул на Долгорсурэна.
— Я не позволю, чтобы каждый, кому не лень, ругал меня. Освободите меня от работы! Я поеду к себе домой, у меня есть небольшое стадо, как-нибудь проживу.
Долгорсурэн, пытаясь уладить дело, снова начал подробно объяснять, почему убежал Зориг.
Но Жигмид не сдавался.
— Я, что ли, вынудил мальчика бежать из школы? — раздраженно заметил он.
— Я этого не говорю.
— По-вашему, выходит, мальчишка прав, выходит, можно безнаказанно портить школьное имущество!
— И этого я не говорил. Я лишь говорил и повторяю, что основной принцип педагогики — не запугивание, а воспитание детей путем убеждения.
— Ну, я человек отсталый, я вашей педагогики не знаю, — обиженно развел руками Жигмид. — Но я и без нее учительствую вот уже более десяти лет. А теперь, выходит, разучился.
— Не надо спорить. И обижаться, по-моему, не стоит, — примирительно сказал Самбу. — По правде говоря, уважаемый Жигмид, я не могу согласиться с вами. Учитель, который не знает педагогики, не может воспитывать детей. Я полагаю, что вы сказали это в пылу раздражения. Этим же я объясняю и ваше требование уволить вас. Не могу же я допустить, что вы и нас хотите запугать?
Самбу помолчал, а потом продолжил:
— В истории с Зоригом нужно учитывать ряд обстоятельств. Он сирота. Его отчим — бывший монах, человек старых взглядов. Зориг только-только избавился от его жестоких преследований, и запугивать мальчика в такой момент — значит оттолкнуть его от школы.
Опустив глаза, Жигмид нервно достал из коробки папиросу и закурил.
— Не знаю, — после некоторого молчания заговорил он. — Раньше, бывало, припугнешь как следует такого озорника, и он быстро исправлялся.
— А вы не думаете, уважаемый Жигмид, — снова начал директор, — что помогли отчиму мальчика, который всячески противился поступлению Зорига в школу? Если мы будем слишком резки с детьми, этим могут воспользоваться наши недруги. Мы, педагоги, и об этом не должны забывать. Ведь верно?
— Верно, — отозвался Долгорсурэн.
— Я хотел проучить мальчишку и потому пригрозил исключением. По правде говоря, я не думал, что он сбежит из школы, — тихо сказал Жигмид.
— И напрасно, Жигмид-гуай, вы называете себя отсталым человеком. Если б это было так, вряд ли вы могли бы успешно выполнять свой долг. Вы работаете уже давно, у вас большой опыт. Вот и давайте помогать друг другу.
