Мальчик из Гоби - страница 3

С большим волнением прочел я эти строки, было приятно сознавать, что своим скромным творчеством я способствую братскому сближению монгольской и советской детворы.

А вот выдержки из письма ученицы 6-го класса одной из московских школ Марины Захаровой. Отметив, что книга «Мальчик из Гоби» произвела на нее хорошее впечатление, Марина далее писала: «…Мне понравились все рассказы. Но особенно мне запомнился рассказ „Дедушка“. Только непонятно, почему же он (внук) не узнал своего дедушку, разве фотографии в семье не было?»

Это прямо, без обиняков высказанное в конце письма недоумение показалось мне особенно интересным и поучительным. Оно показало, что когда в произведении не хватает четкости и ясности, это вызывает у читателя недоуменные вопросы…

Время идет.

Моя младшая дочь Булган, которая в 1972 году была ученицей 8-го класса, теперь студентка Московского института иностранных языков имени Мориса Тореза.

Выросли и те школьники, которые были читателями первого издания этой книги, одни стали студентами, другие трудятся на заводах и в колхозах.

Пользуясь возможностью, я сердечно благодарю и по-братски приветствую всех тех советских ребят, кто написал мне о своих впечатлениях о книге, и желаю им больших успехов в труде и учебе.

Проливные дожди шли днем и ночью. Но вот наконец полоса дождей позади. Первый летний месяц порадовал обитателей долины Хух Бургэ́д солнечной, ясной погодой. Все вокруг зазеленело, засверкало яркими красками, заблагоухало свежестью, тонким запахом анемонов.

В долине, заросшей серебрящимся на солнце ковылем, расположился хото́н:[1] три юрты, загон, стадо — около ста коз и овец.

Над серой кошмой большой юрты тянется дымок, рядом привязаны два теленка. Это юрта семьи Сэнгэ́ — старшего в хотоне.

Поодаль, на отшибе, стоит еще одна белая юрта. Она очень нарядна и потому сразу привлекает внимание всех, кто проезжает или проходит мимо. Стоит аратам увидеть дверь, окрашенную суриком, и высоко торчащую из то́но[2] железную трубу, как они без всяких расспросов догадываются, что здесь живет бакши́[3] Цо́ржи.

В хотоне все заняты с самого утра: квасят молоко — готовят та́рак;[4] укладывают на крыше юрт деревянные противни с творогом — для просушки; шьют бурдюки для кумыса — они скоро понадобятся.

Сам Сэнгэ низко склонился над землей, где расстелена шкура быка, зарезанного на мясо еще прошлой осенью. Сейчас он выкраивает из нее бурдюк. Услышав блеяние ягнят, Сэнгэ выпрямился и вытер рукавом дэ́ла[5] пот со лба.

— Буя́н! — закричал он. — Гони ягнят прочь от маток, не давай им сосать молоко!

Из узкой двери юрты с забранным наверх войлочным пологом выскочил мальчик лет десяти, в белой рубашке с длинными рукавами, в коротких синих штанишках. Волоча за собой длинный кнут, он вприпрыжку побежал к зеленой лужайке.

Вслед за ним появилась пожилая женщина с высокой прической законной супруги,[6] с большим медным чайником в руках.

— Сынок! — крикнула она вслед Буяну. — Твои ягнята совсем в другой стороне — у источника! Возвращайся к обеду, сынок!

Мальчик остановился как вкопанный, обернулся и, прикрыв глаза рукой, посмотрел туда, где сверкал на солнце родник.

Женщина подошла к Сэнгэ.

— Из этой шкуры хороший бурдюк получится, — сказала она, часто моргая.

Широкие губы Сэнгэ раздвинулись в улыбке. Погладив усы и закинув назад свои пять косичек,[7] в которых уже поблескивала седина, он проткнул шилом шкуру.

— Говорят же, чтобы кумыс пить, надо посуду сшить. Да, дорогая Чимэддолго́р, будет у нас во что лить вино. Как только коровы отелятся — осталось, кажется, ждать недолго, — начнем вино гнать… Это учителю? — Сэнгэ показал на чайник.

— Да. Наверное, он уже встал. — И Чимэддолгор направилась к белой юрте.

А Сэнгэ принес из юрты толстую иглу с дратвой и принялся сшивать бурдюк, то и дело поглядывая в ту сторону, куда побежал Буян.

Скоро из белой юрты вышла Чимэддолгор и быстро направилась к себе.

Через несколько минут она появилась, держа в руках деревянную чашку с сушеными сливками, и снова скрылась в белой юрте.

Так летним утром начался день для семьи Сэнгэ.