Как и любой подмастерье, Ян выполнял самую разнообразную работу: подмести мастерскую, вымыть пол, следить за варкой лака и клея, а самое главное — изготовлять кисти, что являлось настоящей каторгой. Для начала надо было с особой тщательностью рассортировать волоски щетины, убедиться, что они выросли на домашней белой свинье, предпочитаемой Ван Эйком, а не на черной. Затем надо было их уровнять и соединить связкой, намазанной клеем.
Взвесив все, Ян отдал предпочтение беличьим хвостам. Правда, и эта работа не приносила радости. Ведь надо было собрать волоски в пучки разной толщины, чтобы вставить их в предварительно защищенные ручки из гусиных или голубиных перьев.
Растирать краски порфировой ступкой — тоже работенка не из легких: растолочь их в порошок, добавляя колодезной воды или прокипяченного масла. Это требовало многих часов труда и ангельского терпения. Ян никогда не забудет, как он целый день измельчал в порошок два фунта маренового лака! Ко всему прочему эта работа не терпела небрежности. От излишка масла пигмент мог пожелтеть, особенно если его слишком перелить в порошок свинцовых белил. Чересчур большое количество краски загрязнится при контакте с воздухом. В общем, требовалось все делать быстро, иметь наметанный глаз, поддерживать состав в достаточно жидком состоянии, чтобы он хорошо ложился на камень. После всех этих операций оставалось только разлить краски по небольшим оловянным или стеклянным чашкам, в строгом порядке уложить сосудики в ящичек и накрыть их крышками, чтобы в них не проникла пыль.
Но через несколько месяцев открылись новые горизонты. Из подмастерья Ян перешел в разряд компаньонов. В течение тринадцати лет — таков был срок обучения всех молодых художников — Ван Эйк растолковывал ему суть, законы и посвящал его в тайны искусства искусств, недоступные простому смертному. Он указал Яну королевский путь, если тому вздумается создать «шедевр» и преуспеть в этом; ведь это прямая дорога к достижению заветного звания «мэтра». А потом… кто знает? Возможны слава, почет, уважение. Да вот только вопрос: хотел ли Ян всего этого?
* * *
— Петрус, друг мой! Какое счастье вновь увидеть тебя!
Петрус Кристус встал со скамьи и горячо пожал руку хозяина. Долговязый, какой-то легкомысленно воздушный в камзоле из тафты, он был полной противоположностью Ван Эйку, который, несколько сгорбленный под тяжестью лет и накрывавший лысую голову драпированным капюшоном, был воплощением справедливости, прямоты и мудрой зрелости.
Кристус была не настоящая фамилия, а прозвище, которым наградили его друзья из-за того, что еще юношей он любил рисовать «Christus — beeld», то есть лики святых. Сегодня, в двадцать шесть лет, в расцвете сил, по его первым работам можно было предсказать наличие в нем истинного таланта.
— Присаживайся… Вина выпьешь?
— Нет, спасибо. Моя прозорливость не вынесет этого и отразится на находках. Я уже иссяк.
— Полагаю, ты приехал из Байеля? Дорога длинная, что и говорить. Во Фландрии все путешествия, независимо от расстояния, кажутся мне бесконечными. Распутица зимой и летняя пыль, туманы, ливни и ураганные ветры, похоже, объединяются, чтобы замедлить время.
Петрус согласился со старшим.
— Но зато, — продолжал Ван Эйк, — я настаиваю, что бы ты отужинал с нами.
— С радостью принимаю приглашение. Как поживает Маргарет? Дети?
— Малыши быстро растут, а жена цветет. И все же осмелюсь заверить… — Он зашептал с наигранным видом заговорщика: — Кроме Филиппа и Петера, у меня есть приемный сын Ян. У него поразительные способности. Правда, Петеру нет еще и пяти… Лучше поговорим о тебе. Чего нам ждать от твоего присутствия в Брюгге?
— Немножко везения, надеюсь. Посланец герцога Бургундского пригласил меня представиться в Принценхофе. Думаю, это приглашение связано с моим прошением, которое я отослал еще осенью… — Петрус смутился, но продолжил: — Тяжелые времена настали для нас, художников. Особенно для таких, как я, которые никак не могут выйти из тени. Зарабатывать живописью нелегко даже на одного человека, и все оборачивается кошмаром, когда этот человек обременен семьей. Хочется надеяться, что герцог окажется настолько добр, что возьмет меня под свое покровительство.
