Пока что беседы с ее подопечным не принесли никаких результатов. В общем, все было ясно: пока молодой человек не признает свою вину, дело не сдвинется с мертвой точки. Элизабет начала понимать, почему доктор Битлфилд перепоручил своего подопечного ей. Похоже, что в плане карьерного роста это был совершенно бесперспективный случай. Пока не будет признания, не будет вообще ничего. Она напомнила ему, что уже меньше чем через год, его переведут из подростковой колонии во «взрослую» тюрьму. Она сказала ему прямо, без обиняков: без признания ему даже не стоит надеяться на досрочное освобождение.
— А когда меня переведут в тюрьму, ко мне будут пускать посетителей из персонала колонии? — спросил он.
— Вообще, так не делается, — сказала она. — Не положено. Но, я думаю, что можно будет договориться, чтобы для тебя сделали исключение, если эти контакты полезны для твоего душевного равновесия и на том основании, что у тебя нет родных в этом графстве. Однако, поскольку я не наблюдаю какого-то существенного прогресса, мне остается лишь сделать вывод, что здесь нет человека, общение с которым действует на тебя благотворно.
— Есть такой человек. Это Терри. Я же вам говорил. Это Терри.
— У меня складывается впечатление, что твои доверительные отношения с Терри, когда ты полагаешься на его поддержку, а он тебе эту поддержку оказывает, на самом деле вредны для твоего психического здоровья, поскольку мешают тебе разобраться в себе и найти в себе смелость признаться в содеянном.
— А если я признаюсь? Если скажу, что я это сделал? Вы им скажете, что ему можно ко мне приходить? Если я скажу то, что вам нужно?
— Это нужно не мне. Это нужно тебе. Для твоего же блага.
— И если я признаюсь?
Элизабет улыбнулась; это мог быть переломный момент.
— Я буду настаивать и настаивать категорически, чтобы Терри разрешили тебя посещать, поскольку общение с ним помогло совершить такой мощный прорыв.
Мальчик тяжко вздохнул, его плечи поникли. Минуты две он смотрел себе под ноги, а когда поднял глаза, в них была неподдельная боль.
— Ладно, чего уж там, — сказал он. — Я это сделал. Я тоже ее убил.
Элизабет перевернула страницу у себя в блокноте, чтобы новая история началась с нового, чистого листа.
Р как в Pictures
Тогда и сейчас
Кот Мрамрик урчит у Джека на коленях. Они с Келли смотрят очередную серию «Саги о Форсайтах». Джек не любитель затянутых душещипательных сериалов. Они слишком занудные, и вообще, как любил говорить Асендадо, их снимают для пожилых теток в глубоком климаксе. Но ему хорошо и приятно сидеть вместе с Келли в гостиной, чесать кота за ухом и пить пиво. В будние дни, вечером после работы, он позволяет себе разве что пару банок. Он понимает: спиваться нельзя. Вчера он познакомил Ракушку с Келли. Похоже, они сразу же подружились. Все замечательно в этом прекрасном мире, пока по телику не начинаются новости.
От боя курантов в начале выпуска новостей у Джека всегда замирает сердце. Они бьют слишком громко, слишком сильно и слишком безлико. Именно из новостей Джек впервые узнал, что Суд Европейских Сообществ отклонил его апелляцию. ВВС удалось дать информацию в эфир, прежде чем адвокат дозвонился в колонию. Европа не значит для Джека вообще ничего: просто какое-то место, такое же далекое и абстрактное, как и фоновая фотография здания парламента за спиной у ведущего. Этот ведущий в каком-то смысле и сам — национальное достояние, седой импозантный мужчина, бывший известный политик, что называется, честный маклер, вещает британцам о том, что «пора объявить беспощадную войну аморальности, губящей общество». После Джона Крейвена[33] Джек не доверяет теленовостям.
Следующий эпизод посвящен войне на Балканах. В кадре — тела погибших. Дальше следует кризис на Ближнем Востоке. Странно, что все это называется «новостями». Какие же это новости, если все повторяется изо дня в день, наподобие однообразных сюжетов американских полицейских фильмов. Только в фильмах напарники — абсолютно разные люди, которые поначалу категорически не переваривают друг друга — в конце непременно подружатся. В жизни так не бывает. В жизни люди как убивали друг друга, так и убивают. Люди, у которых, казалось бы, так много общего.
