Терри,
Яне могу снова стать тем, другим. Мне нравится Джек. И это, похоже, единственный способ остаться Джеком. Спасибо тебе за все. Мне действительно очень жаль, правда. Надо было говорить тебе сразу. Как только все происходило. Может, ты смог бы помочь. Это я виноват, только я. В общем, мне нужно уйти. Если получится, отремонтируй машину. Пусть она будет. Это ведь часть тебя. Еще раз спасибо за все.
Я люблю тебя.
Джек.
Он идет на кухню, где у Келли хранятся запасы вина. Келли не пьет, но у нее дома всегда припрятана пара бутылок недорогого сухого вина — для приготовления всяких блюд. Джек пьет прямо из горлышка. Первый глоток попадает не в то горло. Джек кашляет, роняет пробку. Пробка падает в раковину, где замочена посуда. Джек забирает бутылку в ванную. Там на полочке лежит его бритва. Она сложена и закрыта, но узенькая полоска металла на ручке сверкает в желтом электрическом свете, как будто подмигивает ему. Джек берет бритву и открывает ее, отпивает еще вина. Проводит бритвой по щеке, срезая коротенькую однодневную щетину, прямо так — на сухую. Кожу дерет. Неприятно. Резать вены лучше всего в воде, в теплой ванне, чтобы было не так больно. Но сейчас еще рано; чтобы нагреть столько воды, нужно включать дополнительный нагреватель. Да и вообще, как-то получится некрасиво. Келли вряд ли понравится, что ее ванная будет вся залита кровью. Как там она говорила? В этом доме всего два правила: вежливость и здравый смысл. Может быть, стоит оставить записку и Келли? Но он устал говорить «Прощай», и еще ему кажется — почему-то, — что вторая записка обесценит слова, которые он написал Терри.
Он складывает бритву и убирает ее в карман, потом открывает зеркальный шкафчик и проводит пальцем по пузырькам с таблетками. Находит большой пузырек со снотворным. Именно то, что нужно. Просто заснуть и уже не проснуться. Сбежать от всего. Уйти тихо, без боли. Он высыпает себе на ладонь горку таблеток и быстро глотает их по одной и по две, запивая вином. Он не знает, сколько их нужно, чтобы наверняка, и пьет еще столько же. А потом — еще немного. Для верности. Допивает почти все вино. Больше просто не лезет. Но он все равно забирает бутылку с собой, к себе в комнату. Прежде чем лечь, он обходит всю комнату, ведя ладонью по стенам и полкам — как в тот, первый день, когда он только сюда вселился. Потом снимает кроссовки. Ставит их аккуратно у шкафа и ложится в постель. Сейчас ему кажется, что ему даже не нужно снотворное. Он так устал от этого враждебного мира, от того, что с ним делает этот мир, от того, что он чувствует в этой связи. У него больше нет сил. Джек закрывает глаза. Сейчас он заснет и уже не проснется. Так хорошо…
День был просто чудесный. Первый день лета. Начало каникул — день, значительный даже для тех, кто почти и не ходит в школу. И еще это значило, что на улицах будут другие дети, но теперь А уже не боялся. Пацаны уже знали, что теперь с ним лучше не связываться. Теперь он был уже не Дэви Крокетом, не одиночкой. Теперь у него был напарник. Они вдвоем были как Буч и Санданс,[41] солнечный танец. А когда солнце светит так ярко, как оно светило в тот день, и вправду тянет танцевать. Пусть далее мысленно, про себя — чтобы друг не подумал, что у тебя едет крыша. Хотя А всегда думал, что Сандансом должен быть В. Санданс — безжалостный и опасный. А сам А хотел быть Бучем Кэссиди, статным красавцем, всеобщим любимцем. Уж если мечтать, то мечтать в полный рост. Стрелять — так стрелять.
В тот понедельник они встретились на старом стадионе. Когда-то на этом месте был городской парк, построенный на деньги кого-то из местных магнатов-владельцев рудников, который в порыве невиданной щедрости выделил средства на нужды города. Когда парк пришел в запустение, его снесли, место расчистили бульдозерами и построили там стадион с футбольным полем и детскую площадку с качелями и горками. Стадион тоже пришел в запустение, но ремонтировать его не стали. Филантропия в Стоили окончательно вымерла к тому времени.
Городская футбольная команда больше не тренировалась на стадионе. Теперь все называли клуб «Стоили» кочевниками, потому что они играли исключительно на выезде. Ворота еще стояли, но даже самые отчаянные мальчишки не решались играть там в футбол, потому что все поле было засыпано битым стеклом. Никому не хотелось порезаться. Да и мяч было жалко. Зато качели были хорошие: высокие, на железных «вандало-устойчивых», как их называли, столбах. Но если тебе хотелось покататься, сперва надо было залезть на столб и размотать цепи. Те же самые придурки, которые забивают туалетной бумагой унитазы в общественных туалетах, постоянно раскачивали качели, чтобы те завернулись вокруг верхней перекладины. Иногда А и В тоже так делали, в качестве мести за те разы, когда им хотелось просто посрать или покачаться.
