А ведь я так привык быть один! Первый семейный опыт оказался настолько неудачным, что напрочь отбил желание когда-либо повторять сей эксперимент. Когда Татьяна, первая жена и первая любовь, прождав меня однажды до полуночи, бросила при встрече «ты любишь только себя!», я решил, что это обычный женский эгоизм и даже не счел нужным объясниться, полагая, что все забудется, и продолжал заниматься своими делами. Я тогда был подающим большие надежды врачом, по уверению моего шефа, и стремился заработать авторитет и положение, чтобы в конечном счете нам с Татьяной «выбиться в люди» и жить «по-человечески», по ее собственному выражению. Но… как всегда мужская логика оказалась в противофазе с женской! После ухода Татьяны, дабы не свихнуться и не спиться, я убедил себя, что одному быть лучше, не надо ни под кого подстраиваться, никому быть обязанным, сам себе хозяин… Я гордился своей независимостью, манкировал своей недоступностью для «прекрасной половины человечества», даже приобрел в последнее время репутацию записного «сердцееда», главным образом, среди сотрудниц нашего «Вестника» и с легкой руки Настеньки Волкогоновой. Но сегодняшний вечер стал для меня таким откровением, что напрочь выбил из головы все эти холостяцкие бредни. Он привнес в мою заскорузлую за годы одиночества душу живительную струю ожидания чего-то нового и абсолютно неизведанного, но имеющего прекрасное имя — Ирина!..
Мы вышли на крыльцо. Солнце давно село, но ночь еще не торопилась заняться своими темными делами, и над городом притаились загадочные и непредсказуемые ультрамариновые сумерки. Вечерняя прохлада не без успеха вытесняла дневную жару, затаившуюся в асфальте улиц. А я снова держал за руку эту чудесную женщину и снова не знал, что же мне делать.
— Проводи меня, — просто сказала Ирина, и я с радостью обнаружил, что мы уже перешли на «ты». — Пойдем пешком, я живу недалеко, на Преображенской.
Мы перешли улицу и свернули в парк. Она так и не отняла руку, а я так и не отпустил ее добровольно. Она что-то рассказывала про свою работу, что-то обычное, нейтральное, а меня снова и снова окутывали теплые и ласковые, словно руки матери, волны счастливого спокойствия и чувства полного единения, будто две заблудшие во времени и пространстве половинки наконец-то обрели друг друга. И это было такое чудесное ощущение, что мною владело лишь одно желание: вот так идти рядом и держать ее за руку, и не отпускать. Совсем.
Но даже все самое прекрасное в конце концов кончается. Мы подошли к обычному современному пятиэтажному дому с лоджиями и фонарем над подъездом, и она сказала:
— Значит, я жду тебя в четверг в девять часов, кабинет номер семь, на первом этаже. Покажу тебе свою методику бесконтактной диагностики.
Ирина помолчала, затем мягко высвободила руку и коснулась пальцем моего виска, отчего по всему телу сверху вниз прокатилась тугая жаркая волна.
— Спокойной ночи, спаситель! Ты ведь так и не понял, что для меня сделал сегодня! — добавила она и исчезла в подъезде.
— Спокойной ночи, — все, что я смог выжать из себя в ответ, повернулся и побрел назад, за своей машиной.
Я, видимо, действительно очумел от нежданного счастья, поэтому последние слова Ирины остались для меня полнейшей загадкой.
Явившись на следующий день в редакцию, я застал там ледяное море спокойствия и равнодушия в лице пантеры по имени Лена. Меня, что называется, не видели в упор и даже под микроскопом. Такие выплески холода и раньше происходили с завидной регулярностью, как только становилось известно о моей очередной «сердечной победе», и мне по соображениям чисто утилитарным приходилось их рассеивать с помощью роз, конфет или, в особо тяжких случаях, за ужином при свечах. Удивительно, но на сей раз во мне не содрогнулась ни одна клеточка, не встрепенулся ни единый нерв. Все мое существо казалось напоенным таким спокойствием, такой уверенностью и внутренним радостным светом, что никакие злонравные стрелы ревности просто не имели возможности нанести мне даже малейший вред! И юная чертовка, наверное впервые в жизни, поняла, что настоящие чувства существуют не только в женских романах, потому что вдруг изменилась в лице, молча опустила глаза и сделала вид, будто сосредоточена на рукописи, лежащей перед ней на столе.
