Он потянулся к кувшину, отхлебнул глоток и спросил:
– Значит, думаешь, без Хиджа не обошлось? Он прибрал товар? А почему? Почему он?
– Во-первых, – Ловкач принялся загибать пальцы, – слухи. Во-вторых, лавка Кривого… новая дверь, новые замки, новые решетки на окнах и прутья толщиной в три пальца!
– В три твоих пальца, – уточнил Конан, не отрываясь от кувшина. – Моих будет один.
– Все равно, решетка-то новая! К чему бы Хиджу ее ставить? Ну и, в-третьих, бритунцы! Дюжина бритунских наемников, да таких, что каждый теленка сожрет в одиночку! Ростом с мой шкаф!
– Да-а… – протянул Конан, – бритунцы – это серьезное дело… Целая дюжина, говоришь, и все как твой шкаф?
Не дожидаясь ответа, он уставился на шкаф Ловкача, самый солидный предмет обстановки в грязноватом и убогом логовище Ши Шелама, затерянном среди кривых переулков и тупиков воровской "Пустыньки". Шкаф, в котором Ловкач хранил добычу, и в самом деле казался солидным сооружением – семь локтей в высоте и пять в ширину. Кроме него в каморке Ши Шелама помещались только колченогий стол, два табурета да застланное всяким тряпьем узкое ложе.
– Значит, дюжина… Клянусь Кромом, они еще пожалеют, что со мной связались! – сверкнул глазами варвар. Он снова попытался припомнить все, что знал о кситаре, но решение "пойти и взять!" уже зрело в нем. – Я покажу этим потомкам верблюжьего дерьма, чего стоят бритунцы против киммерийца! Хиджу надо, чтоб я работал на него? Поработаю! Поработаю на его кривой вонючей роже!
– Не спеши, приятель, остановитесь! Не сносить тебе головы, если ты пойдешь к нему. Не сносить, хоть шея бычья… Подумай!
– Что тут думать? Что я – вендийский мудрец? – Конан шарахнул кулаком по колченогому столу, блюдо с костями подскочило и, ударившись о край, улетело в угол каморки. Эта вонючая крысомордая падаль должна узнать, что получит не все желаемое! Он вряд ли ждет меня сегодня, так сегодня я и приду!
– Ты прав, конечно, стоило бы проучить его разок, но вспомни про решетки и бритунцев! Да и заборы у него высокие, ох, какие высокие! И еще, – Ловкач понизил голос, – слышал я, будто двор у Хиджа охраняют какие-то жуткие звери… Но, если ты чего решил, так дело твое, приятель. Иди, но помни: я тебя предупреждал! Можешь не сносить головы! – Ши Шелам сморщился с озабоченным видом.
– Не переживай, коротышка, у меня есть план. Помоги только кое в чем… Нет ли у тебя прочной веревки да гирьки? Не хочу больше появляться в городе, – промолвил Конан, успокаиваясь. Он уже ощущал, как перед опасным делом напрягаются мускулы, как все тело становится упругим, гибким и подвижным, готовым и к бою, и к бегству.
Ловкач исчез на некоторое время и вернулся с мотком отличной веревки, сплетенной из кофской конопли, и с медным толстым кольцом величиной с ладонь.
– Это подойдет?
– Пожалуй, – пробормотал Конан, пробуя веревку на разрыв. Под его могучими пальцами она поддалась немного, но выдержала. – Подойдет! – подтвердил он, обмотал веревку вокруг пояса и привязал кольцо к одному из ее концов.
– Ну, да пошлет тебе Бел второго поросенка, шелудивый заморыш, – попрощался он с Ши Шеламом и, склонив голову в дверном проеме, исчез в чернильной тьме. По ночам Пустынька, само собой, освещена не была: откуда взяться здесь многочисленным слугам, что приставлены следить за светильниками и факелами в богатых кварталах? Да и вряд ли обитателей Пустыньки осчастливило бы изобилие света по ночам.
* * *
Конан осторожно продвигался по темным улочкам и, заслышав шаги навстречу, тотчас же либо прятался за стволом тополя или смоковницы, либо приникал к заборам и сливался с густой темнотой от лишних свидетелей, знавших о том, что он направляется к восточным Вратам, которых киммерийцу плодить не хотелось. Обычно попадавшиеся навстречу скользили молча, если это не был кто-то из подвыпивших весельчаков, напевавших свои пьяные песни, но вдруг впереди Конан расслышал чужую речь. Не совсем, однако, чужую он ведь понимал немного по-бритунски, как, впрочем, и на других языках. Несмотря на свою молодость, он уже довольно поскитался по свету, да и народ успел повидать всякий.
