За поворотом оказался пост медсестры, где читала газету маленькая фея в форме, — до того чистенькая и хорошенькая, что Питер невольно покраснел. И тут же был вынужден отвлечься, когда мимо прошествовало пирожное «Наполеон»: гордо вскинуло подбородок, руки за спину заложило — вылитый император.
— Добдый день! — устремился к конторке мистер Шнапс и чуть приподнял лакричный цилиндр (как обычно поступали раньше джентльмены, коих уже — впрочем, как и цилиндров, — почти не осталось). — Констебль Шнапс к вашим услугам! Где находится Годчичный куст? Дело неотлагательной важности!
Фея поморгала и, пискнув «сейчас», принялась листать журнал приема.
— Палата 812: направо и по коридору, — захлопала она ресницами и пожала с видом «я — не я, принцесса не моя» прозрачными крылышками.
— Спасибо! Полицейское упдавление благодадит вас за содействие, — пряничный человечек лихо крутанул ус и направился по указанному маршруту.
Питер затопал следом, не отрывая восхищенный взгляд от крылышек феи, и не заметил, как зашел в палату.
— Привет, — весело помахал лапкой снеговичок в больничной пижаме; он по одной вытаскивал из мешка морковки и примеривал на место носа.
У Питера задергалась левая бровь, но все же мальчик поднял ладошку… и шмыгнулся в коридор, догоняя пряничного человечка.
«На смерти… хмельной…» — донеслось горестное шепто-пение из палаты 812. Источником его был унылый горчичный кустик с кислолицей мордочкой на стебельке. Завидев злодея, маленький констебль р-рьяно шагнул внутрь, выставил указательный палец и обвиняюще завопил «До-об-дый день!». У Питера начало складываться четкое впечатление, что мистер Шнапс имел обыкновение утрамбовывать в данную фразу не только приветствие, но и любые возможные значения. Так, сейчас, было похоже на «Ага, негодяй!».
— Пошто укдал Семицветика, пдоходимец?! — продолжил знакомство пряничный человечек.
Кустик обернул печальное личико к вошедшему и тихо сказал:
— Ах… как это все тоскливо, — почесал веточку и ссутулился. — Снег, Рождество… Как пусто и тоскливо. Семицветик…
«Как это тоскливо», — мысленно повторил Питер, закатывая глаза к потолку. Мистер Шнапс тем временем попытался спросить, где вчера находился кустик «между шестнадцатью нуль-нуль и аналогично осемнадцатью».
— Где я могу быть, мне негде быть, — последовал протяжный вздох. — Жизнь моя печальна и бессмысленна. Зачем я существую? Зачем нужно существование? Ты знаешь? — спросил кустик Питера. Тот в ответ заморгал и пожал костистыми плечиками.
— Шифдуется, задаза, — подытожил пряничный человечек и вздохнул. — Пойдем, гдомила.
Напарники, как мысленно уже поименовал себя и маленького констебля Питер (или точнее, «нападники»), вернулись к фее и стали узнавать о подозреваемом. Оказалось, кустик уже давно лечился от «большого ума» и целый день вчера был в палате.
— Несостыковочка, — почесал цилиндр мистер Шнапс. — Кто ж тогда укдал цветок?
Питер предложить еще раз осмотреть место преступления и неожиданно для себя приписал:
«Я мог бы помочь», — на самом деле мальчик был готов расследовать хоть секреты ночного уборщика, лишь бы не просидеть все Рождество в палате.
— А верно! Ты, гдомила, со своей башни много чего увидишь! — завертел усами пряничный человечек и засеменил к лифту. — Впедед! Служить и защищать, гдомила, служить и защища-а-пчхы!!! Вот, пдавду говодю.