— Сосчитаешь потом, — сказал он. И сразу же умчался.
Идя пешком те несколько десятков метров, что мне остались до дома, засунув глубоко в карманы руки, чтобы согреться, я подумал об убитом мной человеке.
Наверняка его уже обмыли, одели и положили на стол посреди комнаты, вокруг уселись все родственники, принимая соболезнования приходящих, а женщины рыдают во весь голос и проклинают убийцу.
Около колодца высился пень спиленной смоковницы. В неверном свете луны его можно было принять за человека. Когда я был маленький, мать говорила, что в таких случаях надо перекреститься, потому что Иисус придает смелость. В одной руке у меня была зажата пачка денег. Жаль, что в другой уже не было пистолета — разве с пистолетом я испугался бы этого пня, даже если бы он пустился за мной вдогонку.
В отличие от моего селения, расположенного вверху, откуда видны лежащие внизу долины, Корлеоне находится в долине, окруженной нависшими над ней горами. Там, где я родился и вырос, мало было причин радоваться жизни, также и в Муссомели и Рьези мне не часто приходилось слышать взрывы смеха. Но Корлеоне, задавленное со всех сторон горами, было поистине мрачное место, и даже у детей там были серьезные лица.
Я уже знал все, что можно было о нем знать. Кто не слыхал про Корлеоне и Корлеонцах? Но я чувствовал себя готовым к этому испытанию: глаза нараспашку, уши на макушке, а рот на замке. Раз я еще молод и недостаточно опытен, значит, стой, сдернув кепку, с непокрытой головой и не подымай глаз. Но бояться я не боялся.
Когда я вошел в больницу «деи Бьянки», за столиком сидел кто-то вроде швейцара. Рожа у него была, как у полевого сторожа, и он поглядел на меня, как смотрят полевые сторожа, когда хотят понять, что у тебя в мешке: хлеб и белье или же несколько только что сорванных апельсинов. Я вежливо спросил его, могу ли видеть доктора Наварру.[18] Он мне ответил не сразу, а сперва оглядел с головы до ног.
— Зачем он тебе?
— По личному делу.
Да какой там! Ни да ни нет: он себе сидит и молчит, а ты стой перед ним как дурак, ожидая милостивого разрешения. Конечно, я мог бы в два счета научить его хорошим манерам, но вряд ли стоило, попав в новое место, сразу же о себе заявлять. А кроме того, я не хотел наносить обиду Доктору. Тогда я сказал, что приехал из Рьези, и стоило мне произнести имя Ди Кристины, как физиономия швейцара преобразилась. Он просил меня подождать и скрылся в коридоре.
Я тогда еще мало чего видел в жизни, но уже знал эту породу льстивых и трусливых подхалимов. Стоит им дать место школьного сторожа или привратника, они сразу же начинают свирепствовать, когда видят перед собой бедняка. Но едва завидят директора или хозяина дома, тотчас принимаются вихлять задом, как балерины, — «так точно, синьор», «слушаюсь, ваша милость».
Тоже в больнице, в «Феличуцца», в Палермо, несколькими годами позже мне довелось столкнуться с одним санитаром или кем-то вроде того, который командовал всем отделением, словно он главный врач. Серьезно был ранен выстрелами из пистолета один мой друг, и я привел к нему в больницу его жену, которая была на пятом месяце. Мы хотели узнать, как чувствует себя раненый, а этот тип не желал давать справок, хотели навестить его, а он говорил, что сейчас не время для посещения больных, просили передать, что мы пришли, а тот отвечал, что он не посыльный. «Неужели у вас нет сострадания к человеку, который умирает?» — спросила молодая женщина и расплакалась. А этот мерзавец преспокойно ей отвечает: «Одним бандитом больше, одним меньше…»
Я даже не хотел о него пачкать руки. Я пинками гнал его по всему коридору, и при каждом пинке он подпрыгивал чуть не до потолка.
Он вопил и призывал на помощь то свою мамочку, то святую мадонну, но поскольку не появилась ни та ни другая, то на выручку ему наконец прибежали врачи, больные и его сотоварищи-санитары. Они уверяли главного врача, что я сумасшедший, и требовали надеть на меня смирительную рубашку. Трое или четверо из них, дрожа от страха, подбадривали друг дружку.
Я уже совершенно успокоился и посмотрел им в лицо. «Синьора спросила, найдется ли тут у кого хоть капелька сострадания. У этого человека не нашлось. А у вас оно есть?» Врачи рассмеялись, и больным тоже понравились мои слова. Я сразу понял, что тут хозяйничают санитары и все их терпеть не могут. И действительно, заведующий отделением, не теряя времени, позволил нам поговорить с раненым и, по-моему, даже ничуть не рассердился по поводу происшедшего.
