– Слушай, здесь картотека какая-то. Прямо как в библиотеке.
– Какая еще картотека? – Я подошла к Ленке и взяла из деревянной коробочки один бланк.
– Болотова Екатерина. Двадцать два года. Город Тверь, – начала читать я. – Пестова Жанна. Девятнадцать лет. Город Ярославль. Что это значит?
– Это картотека всех, кто до нас работал в этом доме. Там, наверно, и мы есть. У Экрама все, как в аптеке. Кто бы мог подумать, что он даже учет ведет.
– Ты думаешь, это он писал?
– Конечно, а кто же еще. Видишь, почерк – как курица лапой. Да и написано с ошибками. Некоторые русские буквы заменены латинскими. Он, видимо, иногда просто забывался. А вообще для турка он знал русский очень даже хорошо.
– Давыдько Анна. Украина, город Луганск. Двадцать три года. Продана за пятнадцать тысяч долларов. Ленка, послушай, да здесь настоящая торговля! – Я едва не выронила листок. – Ты только посмотри, какую-то девушку с Украины просто продали, и все. Теперь уже точно концов никто не найдет. Страшно-то как. Вот эти листки да в руки бы наших правоохранительных органов…
– На черта они им нужны. Мы уже, по-моему, с тобой позвонили в правоохранительные органы – и каков результат?
Бросив картотеку на пол, мы принялись искать дальше. Но, увы, ни паспортов, ни «золотого запаса» нигде не было. Правда, в тумбочке мы обнаружили ровно пятьсот долларов, но это была капля в море по сравнению с тем, что мы рассчитывали найти.
– Какие-то сраные пятьсот долларов, – со слезами на глазах опустила я руки.
– Ну не такие уж они и сраные. Такое добро на дороге тоже не валяется.
– Да ты знаешь, что такое для Турции пятьсот долларов?! Ничего. Ты здесь не отдыхала, а я отдыхала. Я все знаю.
– Да когда ты здесь отдыхала в последний раз? С тех пор уже тысячу раз все изменилось.
– А вот и ничего не изменилось. Здесь только в туалет сходить доллар стоит.
– Ну вот и сходим пятьсот раз в туалет. Это ж можно из туалета не вылезать, – истерично засмеялась Ленка.
– Ничего смешного не вижу. Непонятно, куда он деньги дел.
– Наверно, выручку он кому-нибудь сдает. Может, у него уже сегодня вечером кассу сняли.
– Какую кассу?
– Обыкновенную. Он же постоянно был не один.
Приехал какой-нибудь турок, взял у него все деньги, заработанные нами за неделю, и уехал. Ты же видишь, что здесь нет «золотого запаса». Да и наши паспорта, наверно, там же, где и выручка. Видимо, в доме ценные вещи не хранятся. Тем более что загранпаспорта тоже неплохой товар. Говорят, что за них можно приличные бабки выручить.
Перерыв всю комнату и не найдя ничего, кроме пятисот долларов, мы вновь вернулись в коридор и встали напротив друг друга.
– Может, у Экрама по карманам пошарить? – неожиданно предложила Ленка.
– Ты что? Как можно рыться в карманах у покойника? – с нескрываемым отвращением восприняла я эту идею.
– Да какая разница, у покойника в карманах рыться или у живого, если разговор идет о деньгах… Если у Экрама и есть в кармане деньги, то они ему совершенно без надобности, а нам они очень даже пригодятся.
Вернувшись на кухню, мы вновь приняли по рюмке турецкой водки и, подойдя к бездыханному телу Экрама, перевернули его лицом вверх. В кармане его давно не стиранных брюк оказалось ровно двести долларов.
– Ну вот видишь. С миру по нитке, – обрадовалась Ленка и сунула деньги в карман моего халата. – Пятьсот плюс двести получается семьсот. Худо-бедно жить можно. По крайней мере ровно семьсот раз сходить в туалет нам обеспечено.
Я постаралась не смотреть на окровавленного Экрама и поправила свой халат.
– Послушай, Ленка, надо срочно переодеться. Мы же не можем убежать отсюда в халатах.
– Верно, – поддержала меня подруга. – На улице с минуты на минуту начнет светать. Вдруг кто-то приедет в дом. Тогда нам точно никуда не удастся убежать.
Не раздумывая, мы бросились по своим комнатам и принялись переодеваться.
– Только надевай не юбку, а какие-нибудь брюки! – крикнула мне из другой комнаты Ленка. – Чтобы ног не было видно. Мы как-никак среди чужого народа, и нам надо быть как можно неприметнее. Кофта должна быть тоже без выреза!
– Само собой!
Натянув водолазку под самое горло, я быстро застегнула «молнию» на джинсах и подошла к расколотому телефону в надежде на то, что он все же работает. Но, к моему огорчению, телефон молчал, как партизан на допросе.
