– Странно, – с намеком на свою прежнюю беззаботность заметил Ванделуп, – ты пришла, чтобы покончить с собою, и не боялась. Я желаю избавить тебя от лишних хлопот, а ты, моя дорогая… Ты ведешь себя нелогично.
– Нет! Нет! – пролепетала она, заламывая руки. – Я не хочу умирать! Почему ты хочешь меня убить?
Запрокинув лицо, Китти посмотрела на него, а Гастон, нагнувшись, свирепо схватил ее за руку.
– И ты еще спрашиваешь?! – В его голосе слышалась сосредоточенная ярость. – Это из-за твоего длинного языка я чувствую на шее веревку палача! Если б не ты, я бы сейчас был уже на пути в Америку, где меня ждали свобода и богатство. Я тяжко трудился, я совершал преступления из-за денег, а теперь, когда должен был бы наслаждаться ими, ты, со своей женской злобой, затащила меня обратно в пучину!
– Я не заставляла тебя совершать преступления! – жалобно сказала Китти.
– Ба! – Француз издевательски засмеялся. – А кто сказал, что ты заставляла? Я сам несу ответственность за свои грехи, но ты сделала нечто худшее – предала меня. Да, выписан ордер на мой арест – за убийство этого мерзкого Пьера. Пока мне удавалось ускользнуть от хитрой мельбурнской полиции, но я живу, как собака! Я даже не осмеливаюсь клянчить еду, чтобы не выдать себя. Я умираю с голоду! Умираю с голоду, говорят тебе! Ты – шлюха, и все это твоих рук дело!
Ванделуп неистово швырнул ее на землю, и Китти лежала у его ног, как груда тряпья, пока он, дико жестикулируя, яростно продолжал:
– Но меня не повесят! Октав Бролар, избежавший гильотины, не умрет на веревке. Нет! Я нашел судно, отплывающее в Южную Америку, и завтра сяду на него, чтобы отправиться в Вальпараисо. Но прежде я улажу счеты с тобой!
Внезапно Китти вскочила на ноги, в глазах ее горела ненависть.
– Ты – негодяй! – сказала она сквозь сжатые зубы. – Ты разрушил мою жизнь, но ты меня не убьешь!
Гастон снова схватил девушку за запястье, но он был слишком слаб от голода, и она легко вырвалась.
– Не подходи! – крикнула Китти, попятившись.
– Думаешь сбежать от меня?! – почти провизжал француз; его елейная циничная маска была сброшена. – Нет, не уйдешь! Я швырну тебя в реку! Я увижу, как ты погружаешься и тонешь! Ты будешь кричать, моля о помощи. Но никто не услышит тебя, кроме меня и Бога. А мы оба безжалостны. Ты умрешь, как крыса в норе, и твое лицо, которым ты так гордишься, зароется в речной ил. Ты – дьяволица! И пришло тебе время умереть!
Последнее слово Ванделуп прошипел тихим свистящим голосом и ринулся к мисс Марчёрст, чтобы привести свой замысел в исполнение. Они стояли на краю ступенек, и Китти инстинктивно выставила вперед руки, чтобы его не подпустить. Она ударила его в грудь, и нога мужчины поскользнулась на зеленой слизи, покрывающей ступени. С криком удивления и ярости Ванделуп с тяжелым всплеском упал спиной назад, в мутную воду, и быстрый поток подхватил его. Не успела Китти проронить ни звука, как Гастон уже показался из воды на середине реки; его стремительно уносило прочь. Француз вскинул руки, хрипло взывая о помощи, но, слабый от голода, ничего не смог поделать и погрузился снова. Потом опять всплыл, и течение пронесло его недалеко от берега, почти рядом с упавшим деревом. Ванделуп сделал отчаянную попытку за него ухватиться, но поток, издеваясь над его слабыми усилиями, снова схватил его в свои мощные объятья… И с диким воплем, обращенным к Богу, француз погрузился, чтобы больше уже не всплыть…
Смертельно бледная женщина широко раскрытыми глазами смотрела, как ужасная судьба, которую Ванделуп готовил для нее, выпала ему самому. Увидев, что француз погрузился в последний раз, она закрыла лицо рукой и быстро помчалась от берега в мрачную ночь.
* * *
Солнце садится в кровавое море, весь запад пылает темно-красным заревом, в небе громоздятся длинные черные тучи.
Над городом висит тяжелое облако дыма, просвеченное огнем, в воздухе стоит шум городских работ.
Суда идут вниз по реке с водой, словно запятнанной кровью, их мачты торчат на фоне ясного неба, как лес безлиственных деревьев. И река несется под закатом, красная и бурлящая; ее покатые берега заросли буйной травой. Крысы шныряют среди мокрых камней, бродячий пес, роющийся в мусоре, уныло воет.
