Мадам Дортея - страница 8

Нам с тобой неизвестно, какую роль он играл в этом деле, — вспомни, в прошлом году он дважды ездил туда к своей матери. Его дом — неподходящее место для двух отроков, им незачем все это видеть. Нет, милая Тея. А если они заночевали где-то по дороге, Даббелстеен утром отправится в путь раньше, чем черт успеет обуться, и расстояние между нами увеличится еще на несколько миль.

Дортея промолчала. Она пошла на кухню, велела собрать еды в дорогу и нашла в темном коридоре одежду для верховой езды. Когда она вернулась в спальню с охапкой одежды, Теструп стоял у секретера и проверял свои пистолеты.

— Ты возьмешь их с собой?

— Табор Сибиллы собирался идти на север долины, — не оглядываясь, ответил он. — К тому же ты знаешь, что зимой на путников было совершено несколько нападений. Если я и не встречу никаких бродяг…

Дортея замерла, чувствуя, что бледнеет. Если б ее Йорген не был так горяч!.. В прошлом году у него было столкновение с цыганами. Тогда они доставляли много неприятностей рабочим завода, и Теструп вместе с капитаном Колдом и несколькими молодыми рабочими, главным образом из немцев, заставил табор уйти подальше от завода. Крестьянам в соседних усадьбах это пришлось не по душе, они опасались мести цыган.

Теструп взял фляжку с коньяком и вытащил из вороха одежды серую крылатку.

— Зачем мне плащ? В такой ветер? Нет, повесь его обратно.

— Я думала… Может, его свернуть и приторочить сзади к седлу? Вдруг он понадобится тебе или кому-нибудь другому. Даббелстеен наверняка одет слишком легко…

— Опять ты со своим Даббелстееном! Да он не заслуживает даже… — Теструп рассмеялся. — Ну ладно, ладно, давай его сюда. Ах, Тея, Тея!

Увидев, что лицо жены покрыла смертельная бледность, он положил руки ей на плечи:

— Не теряй мужества, дорогая!.. Вот увидишь, завтра в это время мы соберемся здесь все вместе и посмеемся над нашими волнениями. — Он погладил ее руки и удержал в своих. Потом быстро поднял и поцеловал, сперва одну руку, потом другую.

Дортея улыбнулась, хотя и подумала: только не Даббелстеен, он-то, во всяком случае, не будет сидеть с нами и смеяться над своими волнениями. Но она знала: если ее сыновья вернутся домой целыми и невредимыми, горе этого чужого человека не сможет омрачить ее радость. Достаточно было одной этой неожиданной ласки, чего-то выходящего за рамки обычных добрых отношений между супругами, и уже никакое несчастье, если только с детьми все в порядке, не могло омрачить счастья Дортеи… Пока муж был рядом с ней…

— Нет-нет, не ходи со мной. Мне может посветить и Элен.

Дортея осталась на крыльце, она держала Фейерфакса за ошейник. Луна поднялась уже так высоко, что казалась совсем маленькой. Было светло, и ветер заметно утих. Дрожа от холода, Дортея ждала, пока они выйдут из конюшни: Элен с фонарем и Теструп, ведя под уздцы Ревеилле. Кобыла была норовистая, в последнее время на ней ездили мало. Дортея подавила в себе порыв броситься к мужу, проститься с ним еще раз и попросить его быть осторожным. Ему бы это не понравилось. Она держала собаку, которая громко лаяла и рвалась к хозяину, — лучше бы он взял собаку с собой. Вот он обернулся в седле, махнул ей, и Элен, скользя и разбрызгивая лужи, побежала отворять ворота.

Собака успокоилась и, гремя цепью, снова залезла в свою конуру, но Фейерфакс продолжал рваться и лаять. Дортея прислушивалась к стуку копыт и думала, как хорошо будет вернуться в дом и снять мокрые башмаки, ноги у нее были холодные, как лед. Наконец снова показалась Элен с фонарем в руке, и Дортея по звуку угадала, что Теструп уже выехал на раскисшую от ростепели дорогу.

Вильхельм очнулся от сна, закончившегося грохотом канонады. Стояла непроглядная тьма. Он откинул с вспотевшего и зудящего лица какие-то шерстяные тряпки, пропахшие конюшней, ощутил кожей холодный ночной воздух и обнаружил, что его окружает лес и что на небе светит луна.

Он сел, растерянный и продрогший, с него слетели последние остатки сна, но голова продолжала пылать. На груди у него лежал Клаус, теперь он тяжело повис на руках у Вильхельма. Во сне они с головой спрятались под попону, сейчас Клаус лежал на боку, нижняя часть его туловища была открыта, длинные ноги в сапогах поджаты, лежал он на каких-то досках.