И моя игра должна была внушить им следующее:
«Видите? Можно и так вести уроки, так преподавать язык. Что там — преподавать! Парить, как птица! Можно так жить! Стать таким человеком! — Конечно, не каждый это сможет. Тем не менее необходимо попытаться. Хотя бы попытку сделать, чтобы добиться счастья. Как? Рекомендация простая: изучать иностранные языки, вообще — искусство слова! Если научитесь говорить — свободно, интеллигентно — ваш серый, убогий мир станет цветным… живописным. Потому что все идет от речи. Все от нее зависит. Потому что, как сказано в Писании, в начале было Слово».
Тридцать пар глаз смотрели на меня как на вдохновенного пророка. С изумлением и любовью. И то там, то здесь я замечал взгляды, полные тоски, упоительной и мучительной тоски — неизвестно о чем; и сожаления, что мне скоро придется уйти и наступит конец света, а я, как редкая комета, опять исчезну в бездне космоса и неизвестно когда появлюсь, если будет суждено, вблизи Земли.
Да, я стал Мадам. Чувствовал ее, наконец, — собой. Понимал, кем она была и как могла меня воспринимать.
Преподавательницы французского в учительской в присутствии моих старых, поблекших воспитателей (в том числе Солитера и Змеи) делали мне комплименты:
— Да, коллега, у вас врожденный талант! Редкие педагогические способности! Вы должны преподавать в школе! Присоединяйтесь к нам!
Я печально улыбался, будто говорил им: «Как бы мне хотелось этого, но я не могу. Увы, меня влекут иные цели. Мне уготовано иное поприще».
А они на это:
— Жаль. Правда, жаль. Не ошибитесь со своим призванием.
Но действительно смешной и одновременно трогательный случай произошел в последний день моей практики, когда после заключительного урока, какой я вел в одном из выпускных классов, я с блестящим отзывом и зачетом, полученным от преподавательского состава, покидал стены школы, прощаясь с нею навсегда.
На выходе ждал меня один из моих «слушателей» — из выпускного класса, как раз того, где я вел свой последний урок. Это был худенький юноша с приятной внешностью и темными, печальными глазами. Я обратил на него внимание с самого начала практики. Он отличался своим поведением и знанием языка, внимательно присматривался ко мне и ловил каждый мой взгляд. За его ответы и, особенно, за технику чтения текста a vista я наградил его «пятеркой» — единственного во всем классе. Поэтому, когда я увидел, что он направляется в мою сторону, я мысленно усмехнулся, думая, что он собирается поблагодарить меня за опенку и слегка подольститься, как иногда делают ученики.
Однако произошло другое.
— Вас зовут… — начал он и с вопросительной интонацией назвал мое имя.
Я удивился и подтвердил, что меня зовут именно так.
— Мы можем поговорить? — очень серьезно спросил он.
— Да, пожалуйста, — ответил я и принял позицию «вольно».
— Но только не здесь, не в школе, — поморщился он. — Здесь нет условий.
— А где?.. Что ты предлагаешь? — пожал я плечами.
— Давайте пройдемся. До парка.
— До парка Жеромского… — я опять улыбнулся, на этот раз открыто.
— Там спокойно. Приятно. Можно посидеть на лавочке.
— Ну, идем, — сказал я, и мы вышли из школы.
— Я читал, — отозвался он после долгой паузы.
«Ага! Вот в чем дело! — подумал я с усмешкой. — Литература. Поэзия. Хочет писать или уже пишет. И ему нужна моя оценка…»
Но я опять ошибся.
— Я читал, — повторил он громче. — И мне понравилось. Особенно «Две сцены из жизни Шопенгауэра». Но не о том речь. Я хотел бы поговорить с вами о другом, — он шел, опустив голову.
— О чем же? — он начинал меня все больше интриговать.
— Вы эту школу закончили, не так ли? — он искоса взглянул на меня.
— Конечно, — кивнул я головой. — Вам что, говорили об этом?
Он таинственно улыбнулся.
— «Modern Jazz Quartet», да? — таинственность на его лице сменилась мечтательностью.
— Что «да»? — я сделал вид, что не понимаю.
— Правда, что был такой ансамбль?
— Конечно, был… ну и что?
— Вы играли на фортепиано… и пели… как Рей Чарльз…
Наконец-то я понял. Невероятно! Легенда! Классический школьный миф! Я стал героем мифа!
А худой, печальный юноша продолжал с загоревшимися глазами:
