В этот день я шарахнул несколько “зайцев”, самыми упитанными из которых были: репутация своего парня среди офицеров; зубовный скрежет командира, вынужденного выполнять в точности все те пункты, которые он же сам и утвердил. Парадокс.
Колесо Фортуны приближало эсминец к выходу в море. Гора неотложных дел постепенно, зло огрызаясь, таяла. Рабочий день, начинаясь в 6 часов, заканчивался в 23.30.
Личное время, предусмотренное уставом, растворялось в массе общественных дел. Выходных не было более двух месяцев. Дети начинали забывать отцов, жены – запах мужского пота. Нервные перегрузки уверенно тащили на кладбище. Хотелось... Мало ли, что хотелось. Это только в приказах министра семичасовой рабочий день, два выходных и предпоходовый отдых. Командир вывода караульных собак в денежном выражении оценивается точно так же, как и командир группы эскадренного миноносца. Принцип распределения по труду здесь явно прошляпил. К этому мы еще вернемся.
Срок командировки подходил к концу. Командир БЧ-2 (артиллерист) капитан-лейтенант Федосов, тронув за плечо доктора, напомнил:
– Док! Не кажется ли тебе, что за свет и воду пора бы уж и рассчитаться. Прописка на флоте – святое дело.
– Согласен. Время, место и форма одежды?
– Время выделено. Место – каюта механика. Форма одежды – трусы. Традиции надо уважать.
Я, отсосав через резиновый шланг килограмм спирта из годового медицинского запаса, выслав впередсмотрящего, дабы быть упрежденным о появлении на пути любого из ревнителей флотской нравственности, называемого кратко “ухо” (флотск.), прибыл в каюту механика, где уже чинно сидели штурман, артиллерист (“рогатый”), минер (“румын”), механик (“маслопуп”), снабженец (“... всякое”). На столе дымилась картошка, стояли шпроты, сосиски в банках, языки говяжьи, колбасный фарш. Стояли стаканы и графин чистой воды. Томатный сок для изготовления “Кровавой Мэри”. Гулом одобрения встретили водрузившиеся на стол бутылки со спиртом. Под воспоминания: кто, где, когда и с кем, налили по первой. Слово взял механик (“дед” все-таки).
– Ты, док, несмотря на то, что карась, мужик ничего. Свой. Пришелся. Однако, при столь резко выраженном в тебе чувстве справедливости и собственного достоинства, рога тебе могут обломать. И обломают. Не надо... против ветра. Брызги полетят на тебя. Хочу дать дружеский совет: будь осторожен с инженерами человеческих душ. С факелом в заднице они дорогу тебе освещать не будут, а обжечь могут сильно. Научись молчать там, где по логике вещей, нужно сказать, и говорить то, чего не думаешь на самом деле. Это тяжело. Но... не пытайся гавкнуть там, где нужно лизнуть. Давай! За тебя!
Все дружно поддержали. Полстакана чистого, не разбавленного водой спирта, я выпил залпом, пытаясь показать, что давно уже стал своим в великом братстве моряков. Однако добился совершенно противоположного эффекта. Народ возмущенно и дружно возопил:
– Карась! Кто же так пьет на флоте? Разбавлять надо. Горло сожжешь.
– Каюсь, мужики.
– Отбить ему за это баночки!
– За то, что неправильно выпил или за то, что покаялся?
– Ха-ха-ха! Ну, док! Ну, карась!
Я держал ответное слово.
– Месяц на эсминце – это только месяц. Но, учитывая, что здесь служба должна засчитываться год за три, с вами вместе я прожил три месяца. Многое мне уже стало ясно, однако еще больше неясностей. Спасибо, мех, за советы. Извини, но от них несет плебейством, хотя и отдает мудростью. Я не смогу их принять, как бы мне того не хотелось. Мою задачу на флоте я вижу не в том, чтобы гавкать, а в том, чтоб здоровье людей по возможности дольше противостояло потогонной системе. Это не рисовка. Несмотря на все козни, с которыми мне пришлось столкнуться в период нашей работы, несмотря на ваше ворчание, я постарался сделать все от меня зависящее, чтобы ваш доктор имел все необходимое для работы в тропиках. Счастливого плавания!
– Эк, завернул, карась! Давай, док! Спасибо. Но баночки все же тебе отобьем.
Сначала говорили о женщинах. Потом, захмелев, переключились на службу. На флоте даже анекдот есть:
Посылает командир заместителя послушать, о чем говорят офицеры в каютах.
