Поменялись они с доплатой в свою пользу ― ее хватило на то, чтобы купить стиральную машину, обои и поставить только появившиеся в России пластиковые окна в одной из комнат, выходящей на Котельническую набережную.
Обои клеили сами. Плакали все трое втихаря. Каждая по своим причинам. Мать Кати из страха, что не справится и не сумеет одна вырастить дочь, бабушка по былому коммунизму и чувству защищенности, Кати по конфетам, куклам и просто тому, что слышала, как плакали все вокруг за закрытыми дверьми. И ждала лета, когда станет возможным спрятаться в дачном доме в поселке Никольское на М7. Забраться по хромым и дряхлым перекладинам на крышу сарая в дальнем углу участка и, греясь на теплом от полуденного пекла рубероиде, предаваться наивным мечтам о чуде материального характера. Так, наверное, зарождался ее цинизм. Единственное, где она позволяла себе быть романтиком ― в уединенных мечтах о деньгах и лучшей доле. Странный и дикий парадокс.
* * *
Когда нужно было устраивать Кати в школу, мать решилась, наплевала на гордость и позвонила свекру-академику, тот сказал, что Кати он внучкой не считает, уповал на то, сколько воды утекло, и пожелал удачи. Текст был настолько лжив и омерзительно гладко продуман, что вкрадывалась мысль ― его произносили не в первый раз, и где-то на дне ящика старинного письменного стола, обитого зеленым сукном, лежала записанная речь для отказа бывшим родственникам.
В семье отца Кати было много скелетов в шкафу и свидетельств о разводах. Однако это не мешало ее членам на мероприятиях и научных пиршествах, не поведя усом, не дрогнув и не разлив бокал, доверху наполненный хванчкарой, заявлять: «Семья Григорьевых славится тем, что в ней не было ни одного развода». Да и Кати в этой семье не было. Иванка новую родит.
Сколько холода и безразличия было в этой минутной телефонной беседе. Нет, мать Кати не надеялась на сочувствие, сострадание или чувство вины, но на человечность... Им же звания давали... Заслуженных, верных.
Прикрываясь заслуженными и верными героями труда, Григорьевы служили самим себе. Не детям. Те пусть сами.
Григорьевы умели аккуратно и уместно кичиться связями и знакомствами, тут им пропуска в Малый театр выписали, там на балет в Большой пригласили как членов АН CCCР. Если нужно было нарядиться ― они доставали из секретера в спальне музыкальную шкатулку с танцующими испанками, в движении похожими на крутящихся дервишей, и поднимали со дна чеки Внешпосылторга, клали в кармашек и под покровом вечера шли в «Березку» на Пятницкой.
Кати поступила в английскую спецшколу. Сама. Без взяток, протекции и валюты. По уму.
И ее взяли. Прописана была в соседнем доме, собеседование прошла, по-английски изъяснялась ― причин для отказов найти не удалось. С этого и началось ее сумбурное и несуразное отрочество. Слезы, отчаяние, обида... Снова сарай с его рубероидом, мечты о деньгах, красивой одежде, пахнущей Западом... Снова слезы, страх... И знание, что однажды она отомстит целому миру в лице безвольных и малодушных папиных дочек. Отомстит за то, чего у нее никогда не было и что, как ей чудилось, у нее беспричинно отняли. Она избрала целью своей жизни ― забрать положенное Богом счастье. Возможно, даже украсть.
Годы летели подобно кадрам киноленты, с жужжанием, вспышками и черными провалами, никто и не заметил, как Кати вдруг стукнуло восемнадцать...
Мечты ДД: приземленные
2003
На Вишняковском шоссе, ответвлении М7, на карте напоминающей вену, часто бывало мрачно и безлюдно. Это мрачное безлюдство началось за много веков до появления на свет Кати ― долгие годы каторжане, гремя кандалами, брели по Владимирскому тракту в далекое далеко, много тут было пролито горьких слез.
Всю свою жизнь Кати мечтала выбраться с М7. Как Левитан. Он тоже провел свои самые сложные годы по соседству. Ходила молва, что его видели, голодного, жалкого, сидящего на краю платформы «Никольское», свесившего босые ноги и жадно глазеющего, как девушки в кружевных митенках обсуждали «Парижские моды для русских читателей». Они прохаживались по платформе в прогулочных платьях, отделанных рюшем и шелковыми бейками, обмахивались веерами с изображением ирисов и маков. Молодые люди с тросточками, в наутюженных чесучовых костюмах и лаковых ботинках раскланивались с соседями по дачам ― вся Салтыковка приходила встречать приезжающих последним девятичасовым поездом гостей. Везли торты, новости и чтиво.
