Николай был падок на сопереживания, ему нравилось участие других в его жизненных перипетиях, как любой избалованный в детстве ребенок, он был уверен, что мир крутится вокруг него ― и весь этот мир должен, дружно взявшись за руки, его жалеть. Но, помимо участия в его сложностях, еще больше его вдохновляло, что этой встречей он мстит Кати за ее холодные слова «Не жаль».
Зайдя в ресторан, Сабина сразу попросила поставить цветы в вазу ― она берегла их как зеницу ока. Так уж сложилась ее жизнь.
― А Кати бы кинула букет на заднее сиденье машины и даже не вспомнила бы о нем, ― не выдержал Николай.
― Я уверена, что она не настолько жестокая. Ты не мог полюбить плохую девушку, потому что ты замечательный! ― Сабина улыбнулась и дотронулась до руки Николая. Он по привычке женатого положения отдернул ладонь.
― Извини, я просто как-то странно сегодня на все реагирую. Ничего личного, ― начал оправдываться Николай.
― Я все понимаю! ― Сабина убрала руки на колени, коря себя за вольности и нежности. Хотя внутри ликовала: она верила, что рано или поздно Николай одумается и оценит ее ― интеллигентную, участливую, молчаливую, понимающую.
Так встречи с Сабиной начали носить периодический характер. Однако Николай не влюблялся и не очаровывался, она была для него другом с восхищенным взглядом и щенячьей готовностью видеться в любое время. Слушать и не перебивать. И это остужало его разъяренное, разгневанное и обиженное на жизнь эго.
* * *
Когда в ту ночь Николай ушел, Кати сначала испугалась, что останется одна. До этого дня ее бесцельное существование хоть что-то оправдывало. Пусть плохо, пусть могла лучше ― но она заботилась о Николае. Кати ждала его пустыми вечерами с повисшими в воздухе безмолвными каплями дождя, в туманном будущем даже хотела от него детей и интуитивно знала, что он будет рядом, ― и, когда ей будет совсем невмоготу (пусть даже из-за него, пусть даже она себе придумает эти несказанные страдания, чтобы лживо увериться, что не разучилась чувствовать ― не до конца еще черства и остервенела), она сможет прийти к нему ― и Николай выслушает Кати, не поймет, но даже не будет перебивать, и ей станет легче в этом условном и пресловутом карцере... Она расскажет ему все, что наболело, накипело, проплачется, просмеется, но с ее придуманной души упадет не камень, но крупный его осколок.
Под утро Николай вернулся, залеченный чужим восхищением, с пониманием того, что он любит Кати. Он бы и рад отделаться от этой любви ― но не придумали еще лекарства. Как ни прискорбно это сознавать, любовь травами не лечится. И даже другая женщина ― так, может ослабить симптомы, но никак не избавит от прожигающих насквозь, как утюги капрон, чувств.
Кати была домашней и тусклой. В то время как Сабина вся светилась ― свежая и полная сил. А этот усталый и потухший взгляд Кати... и все равно любимый.
― Не могу тебя отпустить ― люблю я тебя! И видишь, ботинки даже снимаю, стоя на половике! ― крикнул из прихожей Николай.
― Начал спать налево и направо, что ли, а теперь карму чистишь? ― отшутилась Кати. Ей на мгновение полегчало от его возвращения.
Николай присел на край кровати и поцеловал каждую из лодыжек Кати...
― Был бы тут песок ― целовал бы каждую песчинку, по которой ты ступала!
― Точно налево сходил.
― Нет. Просто катался всю ночь и думал, что, может, я правда уделял тебе мало внимания и не старался понять, все так закрутилось... Мы все время куда-то бежим, торопимся все успеть и все заработать... И при всей этой спешке мы так опаздываем жить. Прости меня.
Николай прекрасно понимал, что Кати его простит ― на день или даже меньше, но она его простит за все, что он сделал и сделает, или хотя бы попытается. И на эту выдуманную минуту несуществующей близости исчезнут все их глупые трения, и Кати прижмется к нему крепко-крепко. И с ощущением неведомого, как ей почудится, единства, даже уснет.
Более того, Кати даже расплакалась посреди ночи, как ей показалось, от счастья и от того, что она, спящая и глупая красавица, наконец очнулась, поняла, как сильно ей в жизни повезло. Это сменилось чувством вины ― вдруг появилось на задымленном порохом и шорохами пороге это гнетущее чувство собственной причастности ко всему алчному и несовершенному. А эта вина... Это злосчастное, учтиво проникающее вглубь души чувство вины ― как же она плохо заботилась о своем мужчине, как не ценила и не оберегала дарованное ей судьбой (пусть иногда казалось, что проклятие), какая глупость, какое бесчинство так разбрасываться даром божьим. Какая глупость в наше время разбрасываться любящими мужчинами...
