— Вот как мы! — кричал он, раскраивая саблей голову какого-нибудь обезумевшего бегуна.
Но вскоре пришлось ему, как говорится, налететь. Погнался он за каким-то конным стрельцом. Тот улепетывал, улепетывал и вдруг одумался — встретил пана Чевашевского грудью.
«Льва» прошиб холодный пот. Он думал свернуть в сторону от «москаля», но не тут-то было — стрелец теперь уже сам преследовал его. Волей-неволей приходилось драться. Чевашевский чуть не выл от ужаса, отбивая кое-какие удары противника. У него в глазах мутилось. А стрелец так и напирал, так и напирал. Пан заранее считал себя обреченным на смерть и давал разные обеты, если Бог избавит его от этого «страшного москаля». Он оглядывался во все стороны, ища помощи. И вдруг — о, радость! — в нескольких саженях от себя он увидел пана Станислава Щерблитовского.
— Ко мне! Ко мне! — неистово закричал он.
Щерблитовский оглянулся и подъехал.
— Бога ради!.. Спаси!.. Смерть!.. — несвязно лепетал Чевашевский побелевшими губами.
Станислав посмотрел на него и плюнул.
— Трус! Не стоило бы и спасать! Ну да ладно, спасай свою подлую жизнь, беги! — проговорил он и ударил саблей стрельца.
Тот упал с седла.
Щерблитовский отъехал, не взглянув на Чевашевского. Только спустя некоторое время он случайно оглянулся и увидел сцену, которая заставила его задрожать от негодования: спасенный им пан, успевший слезть с коня, стоял над стрельцом и, работая саблей, как топором, добивал раненого.
Станислав стрелой понесся к Чевашевскому.
— Подлец! Негодяй! — воскликнул он, и тяжеловесная пощечина сшибла с ног «толстого» пана.
Сорвав свой гнев, Станислав тотчас же и отъехал, и Чевашевский поднялся багровый от злобы.
— Погоди, мальчишка! — пробормотал он — Я тебе отплачу за все!
Между тем Щерблитовский, казалось, уже и забыл о «храбром» пане. На лице его лежало сосредоточенное выражение. Он обводил глазами поле недавней битвы, точно искал кого-то.
— Где он? — шептал молодой человек. — Теперь самое удобное время для совершения задуманного.
Вдруг он встрепенулся: вдали показались два всадника, в одном из них Станислав узнал Лжецаревича.
Яркою краской покрылось лицо юного пана. Он пришпорил коня и поскакал к «царевичу».
Битва уже почти окончилась. Басманов заперся в городке, лишь кое-где виднелись остатки разбитого русского войска, преследуемые немногими всадниками, в числе которых были и Чевашевский с Щерблитовским. Лжецаревич объезжал поле битвы.
«Победа это или поражение?» — мысленно спрашивал он себя.
Не удивительно ли, что самозванец задавал себе подобный вопрос? Казалось, сомнения не могло быть, что это была победа: московское войско бежало, несколько тысяч убитых Борисовых ратников устилали поле битвы. А между тем Димитрий сомневался. Правда, он одержал верх, но результаты этой победы? Результаты были печальны! Поляки ясно высказали, что они более не намерены помогать ему и возвратятся домой.
— Очевидно, — говорили они, — Русь вовсе не так охотно желает признать тебя своим царем. Москали побеждены сегодня, но они могут одержать победу завтра — их ведь несметная сила! Действуй один, мы возвратимся к нашему королю.
Напрасно «царевич» уговаривал их; только четыреста человек решились остаться, остальные твердо заявили, что они уйдут. Даже сам Юрий Мнишек сказал, что он уедет в Литву за свежими полками. Самозванец понимал, что это — простой предлог, что хитрый старик потерял надежду на скорое получение Смоленского княжества.
Лицо Лжецаревича было сумрачно. Положение его было не из приятных: он терял лучшую часть войска, находясь в центре враждебной страны, перед упорно защищаемой крепостью. Русские разбиты… Что из того? Но они бились, довольно и этого. Это-то обстоятельство и послужило причиною охлаждения к нему польских соратников. Москва и царский стол могут достаться ему лишь в том случае, если русские по доброй воле признают его царем, как это сделали уже многие города, силою же здесь ничего нельзя поделать, имей он втрое больше войска.
«А счастье? — подумал Лжецаревич, поднимая голову. — Неужели и счастье мне изменит, как ляхи? Нет, я добьюсь, чего хочу! Что ж делать, брошу осаду Новгорода, наберу ратников в верных мне городах. О! Мне еще не изменило счастье! Звезда моя не угасла! Да и все равно раздумывать уже поздно — дело начато, нужно докончить!»
