Басманов кафтан расстегнул, самозванца краем уха слушал. Забавляет Петра Отрепьево бахвальство. Эко завирает: он из рода Рюриковичей!
Скрыл улыбку. Отрепьев не заметил, свое продолжал:
— Тебе бы латинский изучить да речи Цицерона прочитать. Красно говаривал римлянин, велимудро…
Басманова, однако, самозванцев рассказ не интересовал, он о сне думал, какой приснился ему прошлой ночью. Странный сон. Увидел Басманов Ксению Годунову, будто обручался с ней.
На Ксении царский наряд, какой был на Марине Мнишек. Патриарх Игнатий Басманову и Ксении обручальные кольца на пальцы надел, вопрошал басом:
— По любви ли?
Молчит Ксения.
— Скажи хоть слово, — просит Басманов, но Ксения не отвечала.
Смотрит она на него с немым укором. Тут неожиданно Игнатий в Филарета обратился, а Ксения в Отрепьева. И Филарет не митрополит будто, а кем был в молодости, боярин Федор Никитич Романов. Говорит он Басманову и Отрепьеву:
— Вот и обручил я вас, — и подмаргивает с издевкой.
Отрепьев Басманова за руку куда-то тянул. Охнуть не успел боярин Петр, как они с царем в глубокую черную яму рухнули…
Пробудился Басманов в страхе. Весь день сон покоя ему не давал.
— Э, Петр, — обиделся Отрепьев. — К чему я тебе сказываю, ты, я вижу, иное в голове держишь.
Басманов ничего не успел ответить, как вдруг сначала в стороне Арбата, а затем по всей Москве тревожно зазвонили колокола…
Бояре-крамольники к Кремлю спешили. Впереди семенил Шуйский. Впопыхах даже шапку надеть позабыл, жидкие волосы раскудлатились.
За Шуйским Татищев с Салтыковым, а позади Голицын с Микулиным. Сотников послали стрельцов поднимать.
— Кто у ворот Спасских? — допытывался Голицын у Микулина.
— Не изволь беспокоиться, князь Василий, самолично своих людей выставил…
Набаты гудели грозно, как в половодье вода разливалась. По Москве шум, крики. Хлопали пищали. На Красную площадь бояре вступили, припустили рысью. Сапогами по булыжникам топотели, таращили глаза — ну как от ворот стрельцы по ним жахнут? Наперерез боярам люд ремесленный. Гикают, вопят:
— Айдате немцев и ляхов бить!
И помчались следом за Шуйским и боярами. Издали увидели — раскрылись Спасские ворота. Ворвались заговорщики в Кремль, побежали к царским хоромам.
Заметался Отрепьев по Крестовой палате.
— Измена, Петр! Где сабля, зови стрельцов!
Но Басманов мигом сообразил: опередили их заговорщики, перекрыли дорогу. Теперь выстоять бы, покуда помощь подоспеет… А откуда ждать ее? От ляхов и литвы? От стрельцов? Эвон набатный звон и пальба по всей Москве. Бунтовщики орут: «Вор! Самозванец!»
Кинулся Басманов к двери, крикнул караульным:
— Никого не впускать!
А толпа уже в царские палаты ломилась:
— Эй, открывай!
— Выдайте расстригу! Выходи, Отрепьев!
Капитан Кнутсен от страха затрясся, какие знал русские слова и те позабыл.
Рассвирепел Басманов. Отшвырнул Кнутсена, немцев растолкал, рванул дверь и застыл на пороге, высокий, плечистый. Спросил сурово:
— Ну?
Бояре со ступенек скатились, внизу скучились. При свете поднятых над головами факелов увидел Басманов бояр и полковников стрелецких. Успел заметить, как попятился Шуйский, спрятался за спину Микулина. Усмехнулся Петр Федорович: подл и труслив князь Василий. Еще раз обвел Басманов толпу взглядом, спросил грозно:
— По чьему велению в набат бьют? А ты, стрелецкий голова, либо забыл, как крест целовал?
Бояре закричали в несколько голосов:
— Где самозванец? Подь сюда, Гришка!
Голицын закричал:
— Уходи с дороги, Басманов!
Боярин Петр кулаком потряс:
— Я, князь Василий, те в морду двину, враз уймешься! Знаю, кто царевича Димитрия сделал! Вы, бояре! Не прячь рыла, князь Василь Иваныч. Что, не то сказываю? Я к царю Димитрию пристал после вас, однако теперь не изменю!
— Пес! — высунулся Шуйский. — Не царевичу служишь, а беглому монаху-расстриге.
— Что глядим на него? А-а-а!
Татищев на крыльцо взбежал. Не успел Басманов увернуться, как Михайло его ножом снизу вверх пырнул, и повалился Басманов с Красного крыльца. А толпа озверела, ногами его пинает, копьями колет.
Ворвались в хоромы, немцев бьют, Кнутсену его же алебардой голову рассекли. Вышиб Отрепьев окошко и из хором в темень, на камни. От резкой боли в ноге упал. Увидел, стрельцы к нему бегут, закричал:
