Нахмурился Басманов. А Отрепьев бояр попрекал с издевкой:
— Так-то вы, бояре, службу царскую несете? Дружины ваши не сполна и одеты не лучше тех нищих, что на папертях ютятся. А оружие у ваших дружинников, поди, еще от времени деда моего, великого князя Василия Ивановича? Вам бы, бояре, поучиться радению у князя Шуйского! Вон как он свою дружину холит!.. Устыдитесь, бояре! Как мне с таким воинством султана воевать? То-то! Вдругорядь с каждого боярина аль князя спрошу. На бедность свою не пеняйте. А за сегодняшнее вам, бояре, с вашими дружинами следовать в Москву наипоследними. У ордынцев Чингисхана и Батыя правило имелось: за одного труса десяток в ответе, за десяток — сотня, за сотню — тысяча… На том дисциплина и порядок держались. Хоть у нас и нет на Руси такого указа, одначе, когда люд над вами позубоскалит, что вы пыль стрелецкую глотаете, может, поумнеете. А наперед пустим шляхтичей и немцев… Ты же, князь Шуйский, с дружиной при мне нынче будешь. Пускай зрят все: царь Димитрий справедлив. Спасибо тебе, князь Василий Иванович!
* * *
На Арбате дьяка Тимоху Осипова из собственного дома выгнали…
Крепко жил дьяк: дом рубленый, о двух ярусах, сараи и клети добрые.
Понравилось подворье дьяку Кнутсену, явился он со своими солдатами, Тимоха с иноком Варлаамом в ту обеденную пору щи хлебали, и не знал Осипов, что немец на его хозяйство уже глаз положил.
Щи жирные, наваристые, с говяжьим потрохом. Большая глиняная миска до краев наполнена. Ели степенно, не торопясь. Иноку Варлааму за сколько дней горячее перепало! Разговор вели неторопливо — куда спешить, до вечерни успеется. Опорожнили миску до дна, дьяконша еще подлила… Речь все больше вертелась вокруг неустройства на Руси… Димитрия, царевича, помянули. Варлаам поделился, как уводил царевича из Чудова монастыря в Литву, а Тимоха подморгнул: «Аль веришь, что он царевич истинный?»
Инок в спор не вступал, сам в толк не мог взять, кто он, нынешний царь, может, и вправду монах беглый? Вон об этом и сам митрополит Филарет сказывал.
Тут на подворье к дьяку солдаты нагрянули. Кнутсен со своими немцами в хоромы ввалился, как в собственных хозяйничает. Тимоха с Варлаамом рукава ряс засучили, в драку кинулись, только немцев больше десятка, дьяк с иноком опомниться не успели, как за воротами очутились.
Сунулся Тимоха в ворота, а два солдата копья выставили, гогочут.
Поднял дьяк полы кафтана, припустил в приказ с жалобой. У Боровицких ворот на ляхов наскочил. Те со своим толстым гетманом, вина опившись, куролесили, дьяку вслед засвистели, заулюлюкали…
И подумал дьяк: «Немцы-то у царя Димитрия в службе. Понесу-ка на них жалобу государю».
Кинулся Осипов к царским хоромам, а Отрепьев с боярами тем часом как раз из дворца выходили. Стрельцы и глазом моргнуть не успели, как дьяк, топая сапогами, подскочил. Остановились Отрепьев с боярами, на Тимоху смотрят недоуменно.
— Государь, — завопил дьяк, — спаси! На немцев жалобу принес, из собственного дома выгнан! Самоуправствуют!
Бояре на Осипова зашикали, а Отрепьев рассердился:
— Ты, дьяк, во хмелю! Погляди на себя!
Опустил глаза Тимоха: Боже, солдаты его изрядно отделали, кафтан изорван, щами залит. За голову схватился, волосы взлохмачены.
— Управы жду от тебя, государь, защиты! — снова закричал дьяк.
— По-пустому государя тревожишь, пес! — зашумели бояре.
Басманов Тимоху за шиворот ухватил, а дьяк упирается, орет:
— Кой ты царь? Русского человека немцу в обиду даешь! Видать, истину про тебя сказывают, вор ты и самозванец!
Тут караульные стрельцы подоспели, Осипову рот заткнули, поволокли в темницу. Отер Григорий пот широким рукавом кафтана, выбранился:
— На немцев пеняет дьяк, а сам на государя замахнулся! А, каково? За то и ответствовать будет!
* * *
Ян Бучинский — шпион Речи Посполитой. Об этом лишь королю и канцлеру известно.
Посылая его в Москву, Сигизмунд и Сапега наказывали: «Уведомляй, что в Московии творится, Ян…»
Бучинский наукам и коварству в иезуитском монастыре обучился. В Россию он добрался, когда самозванец уже в Москве на царстве сидел. Гетман Дворжицкий Бучинского к государю привел, похвалил: знает-де шляхтич грамоту предостаточно и расторопен, а уж верен будет и слуга надежный.
