— Слыхивали, стрельцы, Дон царевичу Димитрию кланяется! Да и не невольте себя в службе Годунову, какой он царь!
Сотник скрылся. Из городка не отвечали, видно, советовались. Но вот заскрипели ворота, вышел к Межакову сотник.
— А царевич-то истинный, аль, может, верные речи о нем, вор-де, монах беглый Гришка Отрепьев?
— Дурень ты, хоть и голова стрелецкая, — осерчал Филат. — Я его самолично, вот как тебя, видывал!
— Коли так!.. — не обиделся сотник, повернувшись к городку, махнул рукой: — Отворяйте ворота, принимай царевича войско!
Передохнув в Цареве-Борисове и подправив коней, казаки снова двинулись в путь. Хотел было и стрелецкий сотник идти с донцами, но атаман Межаков отговорил:
— Нет, ты тут с командой стрелецкой для нужного дела приставлен. Оголим с тобой рубеж, а орде того и надобно…
* * *
Пахнуло весной. Днем из-под грязного снега текли ручьи и капало со стрех.
В Кромах доедали последнюю конину. О хлебе давно забыли. В осаде истощали вконец.
Шуйский присылал к Кореле стрелецкого полковника с попом из посадской церкви, уговаривали сдаться на милость царя Бориса, но атаман ответил им:
— Не нам, вам пора бы одуматься да идти в службу законному царевичу Димитрию. А словам вашим о самозванце мы веры не даем. Собака лает, ветер носит…
В царское войско под Кромы приехал воевода Федор Иванович Мстиславский. Не хотелось князю ехать, помнил, как побил его самозванец у Новгород-Северска, однако Годунов принудил: «Вдвоем с Шуйским, чать, с вором порешите…»
Тревожно в Кромах. После месячного затишья ждали приступа. Знали, нелегко будет выдержать его.
Ночами Корела и Акинфиев поднимались на стену, вслушивались, не подбираются ли в темноте царские воины. Упреждали дозорных:
— Глядите зорче, не спите, инако сонных повяжут.
Царские воины медлили, выжидали. Едва рассвет, попалят пушки Салтыкова по городу, и на весь день затишье. Казаки и холопы со стен бранили стрельцов, те в ответ матерились солено.
Кутаясь в зипун, Артамошка слушал, хмурился:
— Почто тянут, едрен-корень? Скорей бы!
— Видать, измором одолеть вознамерились, — сказал Корела.
Замолчал атаман, долго смотрел на лагерь. Потом промолвил, ни к кому не обращаясь:
— Вчерашним днем в царево войско телеги с харчем прибыли. Там, на посадской пустоши, стали. — И указал кивком головы.
— А что, — ухватился за его слова Артамошка, — может, поделятся тем запасом? Откроем ворота, ударим?
— Нельзя, — решительно возразил Корела, — люд без пользы загубим.
— Голодная смерть не легче!
— Каркаешь, Артамошка, — разозлился Корела. — Ни мне, ни тебе не суждено знать, что завтра случится.
— Дозвольте, атаманы, удачи попытать, — вмешался в их разговор молодой казак. — Мы тут с товарищами меж собой обмолвились и порешили, коли ночью в том обозе пошарпать, можно добре поживиться. Только нам бы казаков охочих поболее, вдвоем не унесешь.
— А стрельцы? О них ты, Семенко, забыл? — перебил казака Корела.
— Товарищ мой раньше на посаде жил, ему здешние места ведомы. Он тропку знает, где стрельцов нет.
— А может, и впрямь попытать? — засомневался Корела. — Охочих людей сыщешь?
…Чтоб не скрипнули ржавые воротные навесы, их щедро полили водой. Вышли. Крались вдоль стены, перебрались через глубокий ров. Вот уцелевшие избы посада. Семенка и Артамошка двинулись тенью. Следом бесшумно ступали остальные казаки. К пустырю вышли точно. Остановились, всмотрелись. Вон они, чернеют телеги. Топчутся, фыркают привязанные кони. Неподалеку у костров греются ездовые, переговариваются, но слов не разобрать. Семенка тронул Артамошку за плечо. Тот понял, шепнул:
— Давай, едрен-корень!
Тенями метнулись казаки к телегам. Артамошка перекинул через плечо задубелый тяжелый куль, догадался, что это солонина. Обрадовался удаче. Теперь в обратный путь, только бы не наскочить на дозор.
Возвращались той же дорогой. Уже затворяя ворота, услышали, как всполошился стрелецкий лагерь.
* * *
Приезду Мстиславского Шуйский обрадовался. Теперь, коли какое лихо, не одному ответ нести.
Ночь, в избе темень, но князь Василий лежал с открытыми глазами. Изба-пятистенка просторная, на первой половине челядь, на второй, чистой, он, Шуйский, с Мстиславским.
