- То-то и оно, мой друг, когда выдумываешь, невозможно припомнить все, о чем рассказывал в последний раз. Вот чем плохи вымышленные истории.
- Но в эту историю я все-таки верю, - заявила она, процарапывая моей ручкой борозду на клеенке. - Ты говорил, что получил от нее в подарок цепочку.
- В подарок? Я что, прямо так и сказал? Если уж придерживаться истины, то я попросту стянул ее.
- Дай мне поносить! - выпалила она, вскинув на меня глаза. Взгляд ее разил наповал.
- Поносить?
- Я хочу надеть ее в воскресенье на танцы! - Она была чертовски хороша. Ослепительна!
- Что ж, это неплохая мысль.
Муха зажужжала опять. Надо бы ее прихлопнуть. Не то наплодит миллион себе подобных. Иным летом мух на Песчаном острове видимо-невидимо.
- Так ты дашь мне ее?
Ну что ты тут поделаешь! Хочешь не хочешь, а придется эту цепочку искать.
- Она должна быть вот в этом ящике. Только я что-то ее не вижу.
- А ты хорошо посмотрел?
- Тут ее нет, моя девочка. Но я поищу в другом месте.
- Нет, не надо, не ищи больше.
- Уж не собирается ли дождь? - сказал я. - Вон и ветер поднялся.
- Теперь уж недолго! - отозвалась она, глядя прямо перед собой. Глаза у нее блестели.
Я взялся рукой за книжную полку:
- Хочешь, я тебе почитаю?
- Нет, спасибо.
- Да, ветер посвежел, - заметил я короткое время спустя.
- Или ты мне солгал, или не хочешь дать мне эту цепочку!
- Считай, что солгал.
- Мне пора, - сказала она.
- Ты и вправду засиделась, а вдруг у тебя дома гости?
Она покачала головой, вид у нее был задумчивый.
- Ветер крепчает, - сказал я. - Лед тронется, и Олуф вернется домой.
- Замолчи! - крикнула она.
На этот раз она швырнула ручку на пол, и та вонзилась в половицу под носом у Пигро. Положив морду на край ящика, пес скосил глаз на подрагивающее копьецо.
Я кивнул ей и улыбнулся. В гневе она похорошела еще больше. Дикая роза. Распустившийся бутон.
- Замолчи же! - повторила она. Только очень тихо. - Извини, пробормотала она наконец. И выскочила из комнаты, не закрыв за собою дверь. Чуть погодя я вышел на крыльцо и посмотрел ей вслед. Было не так ветрено, как я ожидал. Снег весь сошел. Вечер стоял кромешный.
Я посидел немного в потемках, разглядывая черную шеренгу елей. Не подействовало. Тогда я зажег свет и хлестанул коньяку. В бутылке оставалось всего ничего, рюмки на три-четыре. Мой последний коньяк! А впереди, я уже чувствовал, маячит бессонница, надвигается беспокойная полоса. Да, Пигро, весна сулит одни неприятности.
2
Четырнадцатое марта. Суббота.
Половина седьмого утра. Рассвело. Я сижу в классной комнате, где с час назад затопил. Торф сладковато чадит, тепло подбирается уже к моему столу. Классная комната невелика, пять на семь с лишним метров, в ней уютно. Я зажег лампу, хотя в окна, которые смотрят на юг - их два, - уже пробивается свет, синеватый свет. В окно, выходящее на запад, я вижу, как в облаках над горою Нербьерг угасает луна.
И все-таки в классе пока еще темновато. Несколько лет назад я уговорил Расмуса Санбьерга покрасить высокие стенные панели и расписать их по старинке цветочным орнаментом. Расмусовы годы были преклонные, и он умер от ублаготворения этой работой.
По утрам я люблю сидеть один в классной комнате. Здесь словно бы становишься немножко иным.
Как же я назвал тебя вчера вечером? Ах да, Нафанаилом. Мне нужен был слушатель. Вот я и призвал тебя невесть откуда. Сейчас мне это кажется даже странным. Наверное, по утрам я совсем не тот, каким бываю ночной порой. Почем мне знать? Быть может, я делаюсь другим и сидя в окружении книг и инструментов в своей собственной комнате, из которой виден лишь запущенный сад да темные, чудесные ели. Я хочу сказать, когда я в классе, наверное, я становлюсь немножко иным. Но почем мне знать? Я смущен тем, что наговорил тебе этой ночью. Не иначе я на миг вообразил, будто ты - мой сын. Очередное дурачество! Будь у меня сын, я бы рассказывал ему о происхождении народов, о растениях, о перелетных птицах, о всем преходящем на этой земле, но только не о себе.
Ну вот, а сейчас я сижу и поджидаю детей. Не пройдет и двух часов, и они явятся. И тогда здесь запахнет мокрыми варежками, ваксой, копченой колбасой. Попробуй себе их представить, Нафанаил. Тринадцать - в старшем классе, эти придут сегодня. Шестнадцать - в младшем, они занимались вчера. Тринадцать маленьких мужчин и маленьких женщин. Тринадцать необыкновенных существ. А я - четырнадцатый. Согласись, Нафанаил, что мы необыкновенные. Не только потому, что обладаем духовным началом. Но вообще - как существа, обитающие на земле. Неужели, Нафанаил, тебя никогда не изумляли, не поражали до глубины души эти причудливые раковины из хряща, которые имеются у человека по бокам головы и именуются ушами? Ну а взгляни на свою руку. Пошевели пальцами. Всмотрись хорошенько: она - необыкновенная.
