Начинало светать, и народ снова стал собираться на улицах. Принцессе нечего было больше делать в ратуше, и она вернулась к себе: было четыре часа утра; она легла в постель и спала весь день.
Днем к купеческому старшине пришли за прошением об отставке, которое он сам предложил написать, и в тот же вечер советник Бруссель, по поводу образа мыслей которого ни у кого не возникало никаких сомнений, был назначен на это место; на другой день в ратуше состоялось собрание для утверждения его в новой должности, после чего он отправился в Люксембургский дворец и присягнул его королевскому высочеству, как по обычаю было принято присягать королю.
Узнав эти новости, двор удалился из Сен-Дени в Понтуаз. Вначале намеревались отправить короля в Нормандию, но затем совершенно справедливо рассудили, что он будет в большей безопасности в окружении своей армии под командованием г-на де Тюренна, чем где-нибудь еще.
Тем временем принцы оказывали воздействие на Парламент, безымянные сочинители строчили брошюры, где они требовали регентства, а Бруссель самолично предлагал в собрании вернуть герцогу Орлеанскому звание главного наместника королевства, которое тот носил в годы малолетства короля, с правом вести войну и распоряжаться финансами, и которым он мог бы пользоваться, отстранив кардинала Мазарини. Наконец, герцог Орлеанский добился следующей декларации, принятой большинством в семьдесят четыре голоса против шестидесяти девяти:
«Поскольку особа короля не находится на свободе, а удерживается кардиналом Мазарини, герцога Орлеанского просят употребить власть Его Величества совокупно с его собственной властью, дабы освободить короля, и с этой целью принять звание главного наместника короля на всем пространстве королевства и исполнять все соответствующие обязанности до тех пор, пока названный кардинал будет оставаться во Франции, равно как принца де Конде просят принять звание главнокомандующего армией, оставаясь при этом в подчинении Его Королевского Высочества».
Это была почти королевская власть. И потому, когда эту декларацию зачитали, советник Катина воскликнул:
— Ба! Ему недостает теперь только власти исцелять золотушных!
Декларация была издана 20 июля, а 31 июля указ королевского совета объявил все последние решения, принятые в здании Парламента, недействительными, ибо они исходят от людей, не имеющих ни свободы, ни власти, и повелел Парламенту переехать в Понтуаз, как некогда король Генрих III перевел его в Тур.
Раздоры между принцами. — Следствие ссоры между герцогом Немурским и герцогом де Бофором. — Смертельная дуэль. — Принц де Конде получает пощечину. — Острота президента Бельевра. — Герцог Орлеанский теряет своего единственного сына. — Новая оппозиция Парламента. — Новый отъезд Мазарини. — Король вступает в Париж. — Затруднительное положение мадемуазель де Монпансье. — Отъезд принцев. — Их объявляют виновными в оскорблении величества. — Мазарини призывают вернуться. — Побудительная причина для его возвращения. — Опрометчивый шаг коадъютора. — Двор замышляет отделаться от него. — Воля короля начинает проявляться. — Арест кардинала де Реца. — Конец второй войны Фронды. — Возвращение Мазарини.
Стоило принцам одержать политическую победу, о которой мы только рассказали, как между ними начался раздор. Было решено учредить совет, более упорядоченный, чем прежний, и мало того, что все пожелали войти в него, так еще и начались споры между иностранными принцами и французскими по поводу первенства в нем. В итоге вспыхнула ссора между герцогом Немурским, принадлежавшим к Савойскому дому, и г-ном де Бофором, внебрачным отпрыском Французского дома. Эта ссора внушала друзьям обоих принцев тем больший страх, что она стала повторением опасной сцены в Орлеане, когда, напомним, г-н де Бофор дал пощечину герцогу Немурскому, а герцог Немурский сорвал парик с головы г-на де Бофора.
При первом же слухе об этой ссоре герцог Орлеанский и принц де Конде заставили герцога Немурского дать слово, что в течение суток он не будет ничего предпринимать против г-на де Бофора. Что же касается г-на де Бофора, то в отношении него беспокойства не было, так как все в один голос говорили, что в их споре он проявил ровно столько же терпения, сколько герцог Немурский выказал ожесточения.
