Люди, звери и зоологи (Записки на полях дневника) - страница 12

У наземных птичек — трясогузок, куличков — следочки «крестики», и все бегом. Конечно, самые забавные следы у «хватателей» — дятлов, сов. Не поймешь, где нос, где корма. Два мощных когтистых пальца смотрят вперед, два — назад. С такими ногами не побегаешь.

И сойки и кукши, так же как их близкие соседи и родственницы ореховки-кедровки, любят делать захоронки продуктов. Птицы прячут орехи и ягоды в дупла, в щели, под корни деревьев, а то и просто под мох. Когда перепадает на обед мясное — мышь или полевка, бывает что и их откладывают на потом. Конечно, это все происходит летом — осенью, если с едой свободно. А зимой дело другое. Впрочем, зимой трудно живется не только птицам...

Павел Михайлович был совершенно необычным районным охотоведом. Несмотря на то что проработал он в этой должности очень много лет, к пенсии не устал, не стал равнодушнее относиться к лесу и к зверью, не ушел по уши в хозяйственные заботы, как это часто бывает со многими охотоведами. Зачастую для человека место охотоведа ничем не отличается от места бухгалтера, кассира или секретарши в исполкоме (ни в коем случае не пытаюсь обидеть эти достойные профессии). Кстати, сидит районный охотовед часто в райисполкоме, а не в Госохотинспекции, если таковая и есть в поселке. Разговоры о районе, об угодьях обычно ограничиваются тем, кто и сколько «хвостов» сдал в этом сезоне, сколько товарных лицензий на лося спустили из области в тот год, сколько на кабана.

А вот Павел Михайлович как-то очень по-своему всегда видел зверей, людей, лес. Мог показать любую ситуацию слушателям с неожиданной стороны. Однако он не чурался, да и не мог по должности этого делать, всей обыденной охотоведческой работы. Странное и редкое сочетание — любознательный натуралист, работающий охотоведом. Обычно это два отдельных человека, даже не родственники: натуралист-любитель и добытчик-профессионал. К сожалению...

Как-то уехал Павел Михайлович на десятидневные курсы в Вологду. Отбыл, повысил квалификацию таким стремительным образом и вернулся в район. За это время один всем известный поселковый пьянчужка застрелил где-то у себя на огороде собаку и умудрился сдать шкуру Шарика в заготконтору под видом дикого волка. За волков, как вы знаете, выплачивают премию — сто рублей, за волчицу — даже сто пятьдесят. Так вот, этот пьяница и шкуру сдать успел, и премию получил, и даже пропить. Все за десять дней. Ураган!

Павел Михайлович, узнав об этом, очень удивился: во-первых, потому, что этот мужик дальше магазина в лес никогда не ходит, а во-вторых, стрелял он фантастически метко — в упор мог не попасть в стоящую мишень размером с сарай.

Как-то раз, давно еще, напросился он с охотниками на лосиную охоту. Те помялись, но взяли. Все-таки член Общества охотников и рыболовов, взносы платит. На номер его, дурака, поставили. Так этот «снайпер» застрелил лошадь. Лошадь была пегая белая с черным. Везла она из леса телегу с дровами, в которой мирно дремал колхозник. Его потом все вместе три часа уговаривали вылезти из кустов и не отстреливаться до последнего, потому что мы не бендеровцы какие-нибудь, а, наоборот, хорошие люди. А лошадку застрелили пулей просто так, случайно. Приняли за сохатого, а дугу с бубенцом — за рога. А его стрелять не будут, потому что без рогов...

Как-то не верилось, чтобы такой «умелый» охотник волка сдал в контору.

Шкуры еще не отправили, поэтому Павлу Михайловичу было легко найти сданное сырье по квитанции. «Волк» при жизни был рыженькой вислоухой собачонкой, хвостик калачиком, породы двор-терьер, впрочем, довольно крупный, килограммов на тридцать, что, собственно, и позволило уговорить приемщицу. Цена шкуры — один рубль 70 копеек ввиду дефектности.

Что делать? Надо поговорить с похитителем социалистической сторублевки, может, одумается по-доброму Тот ни в какую, волк это был и все. Тем более что денег уже нет. Павел Михайлович увещевал и уговаривал его всяко-разно. При людях на очную ставку со шкурой водил. Смотри — ведь пес это рыжий, вот и след от ошейника, а поискать, так и хозяин найдется.